Серж Брусов - Эклиптика

Я смотрел вслед удаляющейся в сторону Киевского вокзала Лане, походкой напоминающей мне модель с подиума на какой-нибудь неделе моды в Милане или Париже. Сегодня на ней было прямое ярко-фиолетовое платье чуть выше колена и большие круглые сережки такого же цвета. Темно-каштановые волосы убраны в аккуратный хвостик, закрепленный пурпурной заколкой, в руках маленькая сумочка в тон с платьем и серьгами. Туфли были чуть темнее, чем все остальное, но органично вписывались в общую цветовую гамму. Я попытался вспомнить, использовала ли Лана сегодня фиолетовую губную помаду, но так и не смог этого сделать – не обратил внимания. Мне не то чтобы не нравился ее постоянный пригламуренный образ – я ничего не имел против, да и социальное положение накладывало свой отпечаток, но я не раз намекал девушке на то, что она слишком зациклена на безупречности внешнего облика. Ей было всё равно.

Семья Ланы, состоявшая из нее, мамы и отчима, была одной из самых состоятельных в столице. Ее мать являлась главой крупной строительной компании, занявшей значительную долю московского рынка, а отчим имел солидное положение в финансово-банковской сфере. Чем именно он занимался, мне было неизвестно, да и интереса к этому я не испытывал. Мы пересеклись с ним лишь однажды, буквально на пять минут, когда я зашел за Ланой перед походом в кино. Другое дело – ее мама, с которой мы регулярно виделись дома у девушки. Я был несколько удивлен, что человек ее статуса может столь часто бывать дома, о чем как-то раз и спросил, получив в ответ небрежную реплику о том, что важно «иметь под собой команду профессионалов, на которых можно в любой момент положиться».

С мамой Ланы мы, вообще говоря, ладили не очень хорошо. То есть, если она и старалась делать вид, что все в порядке, но удавалось ей это… почти никогда. Евгения Николаевна была твердо убеждена, что ее любимая ненаглядная дочка должна дружить, да и вообще общаться только с «равными себе». Так мне говорила Лана. Она и сама так искренне считала, а я, видимо, являлся для них обеих тем самым исключением, которое было просто необходимо для подтверждения правила.

– Можно забирать?

Официант держал в руках кожаный мини-футлярчик со счетом и деньгами и вопросительно смотрел на меня. Я коротко кивнул, снял со спинки стула свою сумку-через-плечо и лениво вышел с летней веранды навстречу гулкому городу.

Отсутствие жизни вокруг превращается в первую снежинку лавины, стремительно накрывающей мое сознание. Дорожные знаки, разметка улиц, окна домов и двери подъездов – всё выглядит не так, как должно. Тут же, однако, снова возникает вопрос: а как должно? Ответа на него не находится. Что именно меня настораживает в дорожном знаке, символизирующем пешеходный переход? Изображен на нем, как и положено, тонкий белый человечек с головой-кружком, стремительно (во всяком случае, так кажется по позе) переходящий улицу по разлинованному «зеброй» асфальту. Что же смущает? Геометрическая форма знака? Изображенная на нем картина? Цвет фона? Нет, с этим, вроде бы, всё нормально… Может быть, успокаиваю я сам себя, я просто давно не был в этих краях? Отсюда и долгий адаптационный этап «узнавания» местности. А насколько давно? И так ли уж я уверен, что точно бывал здесь раньше?

Несмотря на то, что и намека на музыку больше нет, я решаю продолжить движение к вокзалу, отчего-то надеясь, что мой путь все равно сможет прояснить хоть какие-то детали происходящего. Дорога сама собой всплывает в памяти, но безо всяких сопутствующих воспоминаний о том, как и когда я шел по ней в последний раз. Оставив «сталинки» с молодыми деревьями во дворах позади, я поворачиваю на улицу, которая должна привести прямиком к вокзалу. И замираю… Вид, открывающийся сразу за углом одного из высоких домов с декоративными колоннами на фасаде, практически мгновенно расставляет по местам многое из того, что до этого момента оставалось непонятным.

С обеих сторон улицы тянутся одно-, двух- и трехэтажные старые деревянные и кирпичные здания. В основном, не слишком богато украшенные особняки 19-го века, периодически чередующиеся с аскетичными промышленными постройками начала 20-го столетия.

«Раньше здесь этих домов точно не было», – безапелляционно констатирует мой постепенно просыпающийся разум.

Хотя, вот как раз раньше-то они, скорее всего, здесь и стояли. Я видел это место и бывал здесь позднее, причем позднее намного. Откуда-то из глубин подсознания приходит понимание того, что картина, наблюдаемая мною в данный момент, отражает Дорогомилово 1950-х годов. Теперь сюда вписывается всё: и деревья, только что высаженные в новых дворах, и устаревшие дорожные знаки, и детские качели, порядком отставшие от времени. От времени, которое представляется мне «моим».

Вдалеке, в самом конце улицы, виднеется здание вокзала, именно такое, каким я его помню, с часами на башне и маленькими фигурками четырех орлов, расположенными по разным ее углам ближе к вершине. Мне не остается ничего другого, кроме как продолжить начатый путь. Тротуары по обеим сторонам от дороги укатаны в асфальт, в то время как проезжая часть все еще остается вымощенной камнями. Ровно посередине улицу разрезают трамвайные пути. Немногочисленные электрические провода поддерживаются круглыми деревянными столбами, высотой метров по восемь. Перемещаясь мимо ветхих, местами покосившихся строений, я, снова почувствовав некую «отстраненность», фиксирую странные изменения в своем сознании. Как будто кирпичик за кирпичиком в уме строятся, опираясь один на другой, факты и знания.

Сейчас я уже четко понимаю, что не принадлежу этой эпохе, что довольно хорошо знаю этот район, что, возможно, живу здесь или очень часто бываю. Только не в данный момент, а примерно на пол-века позже. Каким же образом я попал сюда и – самое главное – зачем? Озарения при попытке разрешить эти загадки так и не наступает. Остается неясным и полное отсутствие любых признаков жизни везде, куда бы я ни направлялся.

Вдруг меня посещает очень странный образ, символизирующий безуспешные попытки разобраться в сложившейся ситуации. Очень ясно представляется крутящаяся металлическая спираль, вызывающая устойчивые ассоциации с деталями мудреных часовых механизмов. По ее завиткам я, отслеживая свое местоположение, стараюсь взглядом продвинуться от края к центру, но на определенном этапе – то ли из-за невнимательности, то ли из-за чего-то еще – срываюсь на предыдущий круг. И так раз за разом. Спираль продолжает вращение, а я продолжаю мысленный «забег» по ее грани, бесконечно отвлекаясь и сбиваясь, и оказываясь, в итоге, вновь и вновь на уже пройденных участках.