Карен Шахназаров - Белый Тигр: киносценарии по мотивам романа Ильи Бояшова «Танкист, или „Белый Тигр“

– Товарищ капитан, не отцепляются!.. – кричит он.

– Что не отцепляются?..

– Руки!

– Какие руки?

– Водителя!

Пожилой капитан заглядывает в люк танка.

Перед ним, на сиденье механика-водителя, сидит нечто, похожее на человека.

Черное лицо – как африканская ритуальная маска. Под лохмотьями обгоревшего комбинезона – лохмотья потрескавшейся кожи. Две черные руки намертво вцепились в рычаги.

Ремонтник пытается оторвать их.

– Как приклеились, – пыхтя от натуги, говорит он капитану.

Двое бойцов похоронной команды подносят к траншее кусок брезента, на котором лежит извлеченный из танка обгоревший танкист. Начинают опускать его в траншею.

– Погоди!.. – говорит первый боец.

– Чего?..

– Он глаза открыл!

Оба бойца смотрят на лицо танкиста.

На черном лице – два открытых немигающих глаза.

На проселочной дороге стоит полуторка. Из кабины ее выглядывает водитель.

Перед ней бойцы похоронной команды держат кусок брезента с лежащим на нем обгоревшим танкистом.

– И куда я его повезу?.. – говорит водитель.

– В госпиталь, – говорит один из бойцов похоронной команды.

– Мертвого?..

– Он живой! – говорит второй боец. – Мы стали его в траншею опускать, а он глаза открыл.

Полевой госпиталь. Конец дня

Майор-хирург с воспаленными от бессонницы глазами в сопровождении двух женщин-военврачей и фельдшера идет вдоль лежащих на разбросанной на земле соломе только что поступивших раненых. На ходу «сортирует» их:

– Этого – в операционную… Этого – тоже… Этого – в лесок… Фельдшер делает пометки в потрепанной тетрадке, женщины-военврачи курят папиросы.

– А этого куда?.. – звучит за их спинами голос водителя полуторки.

Все оборачиваются.

Водитель и санитар несут от полуторки кусок брезента с обгоревшим танкистом.

Майор, мельком бросив на него взгляд, говорит:

– В лесок.

И продолжает осмотр раненых.

– Вы даже не осмотрели его, – говорит водитель полуторки.

– Чего его осматривать?.. – говорит майор. – Девяностопроцентный ожог. И часа не проживет.

Полевой госпиталь. Утро

В леске санитары носят на носилках умерших ночью раненых к свежевырытой траншее.

Двое санитаров поднимают с земли обгоревшего танкиста, собираясь положить его на носилки. Танкист издает протяжный стон. Глаза его распахиваются.

По леску в сопровождении фельдшера и двух женщин-военврачей идет майор-хирург. Он на ходу делает глотки из фляжки, женщины-военврачи курят папиросы.

Процессия приближается к лежащему на земле обгоревшему танкисту, возле которого стоят двое санитаров.

Одна из женщин-военврачей наклоняется над танкистом. Прикладывает палец к сонной артерии.

– Пульс есть, – говорит она.

– Быть такого не может! – майор кладет в карман фляжку. Лично проверяет пульс у танкиста. Говорит санитарам:

– Несите его в хирургическую.

В хирургической палатке майор и женщины-военврачи смотрят, как две медсестры обильно смазывают мазью освобожденное от комбинезона обгоревшее тело танкиста и его лицо-маску.

Глаза танкиста открыты – в них беспредельная боль.

– Такого я еще не видывал, – говорит майор.

– Дня два-три проживет, – говорит женщина-военврач, продувая папиросу.

– Не больше, – соглашается вторая женщина-военврач. – Полный сепсис.

Госпиталь на Урале

По залитой солнечным светом палате совершает утренний обход процессия врачей во главе с начальником госпиталя – из-под халата, накинутого на его плечи, видны погоны полковника медицинской службы.

Процессия подходит к кровати в углу, на которой лежит кокон-танкист. Глаза его открыты, взгляд устремлен в потолок.

– Сколько он у нас? – спрашивает начальник госпиталя.

– Три недели, – говорит врач.

– Патология какая-то, – говорит другой врач. – Девяностопроцентный ожог, сепсис, а он все еще жив…

– В перевязочную его! – решает начальник госпиталя.

Перевязочная госпиталя

Начальник госпиталя и сопровождавшие его во время обхода врачи смотрят, как медсестры заканчивают освобождать танкиста от бинтов и марли.

Кожа на его теле и на лице – как у младенца. Нежно-розовая, гладкая. Такой же, как у младенца, взгляд открытых глаз – чистый и ясный.

– Патология какая-то… – запинаясь и выпучив глаза, проговаривает второй врач.

– Ну и где… следы ожогов? – нарушает затянувшееся молчание начальник госпиталя. – Где сепсис?..

– Я же говорю: патология какая-то, еще три дня назад живого места не было, – отвечает второй врач.

Начальник госпиталя наклоняется к танкисту:

– Тебя как зовут, боец?..

Танкист молчит. По глазам его видно, что он пытается вспомнить.

– Фамилия, имя, отчество?.. Номер части?.. – говорит начальник госпиталя.

– Не знаю, – с трудом раздвинув губы, произносит танкист.

Госпиталь на Урале. День

Танкист – он худ, линялая пижама висит на нем, как на вешалке, тапки на ногах больше похожи на лапти – метет листья на дорожке парка, окружающего здание госпиталя.

Кожа на его лице приобрела легкий загар. На лысой, без единого волоска голове – тоже.

– Иван Иваныч! – звучит женский голос. Танкист оборачивается.

– Тебя на комиссию зовут!.. – кричит из окна санитарка.

Кабинет

За столом: начальник госпиталя, двое врачей и двое военных – майор и капитан.

Перед ними стоит танкист в пижаме и тапках.

– Найденов Иван Иванович, год рождения – 1914-й, русский, – читает, заглядывая в историю болезни, один из врачей. – Беспартийный. Танкист.

– Подождите, подождите, – говорит майор. – Вы же говорите, документов при нем не было, и он ничего не помнит…

– В сопроводительной полевого госпиталя было написано: неизвестный танкист, – объясняет врач.

– Как же вы его фамилию, имя, отчество выяснили?.. – говорит майор.

– Его у нас все Иван Иванычем зовут, – объясняет начальник госпиталя. – Фамилию Найденов мы ему решили дать, так как в сопроводительной было написано, что его нашли в танке.

– А год рождения?.. Партийность?..

– Зубы у него, как у 30-летнего, – объясняет военврач. – А партийность, сами понимаете…

Майор и капитан оглядывают танкиста с ног до головы.

Тот стоит с безучастным видом.

– И что же с ним делать?.. – спрашивает майор.

Начальник госпиталя пожимает плечами.

– У него довольно редкий случай ретроградной амнезии, – произносит он. – Он помнит все навыки, помнит алфавит, умеет считать… но не помнит, кто он, откуда, кто его близкие, что с ним было. Я бы считал правильным признать его годным к нестроевой службе.