Вадим Сатурин - Гимназистка Лиза. …когда любовь коварней морфина

– Доброе утро, – неохотно и тихо произнесла девушка, смотря себе под ноги.

– Есть ли у вас приглашение? – спросила женщина.

Стэнли торопливо полез в карман своего пиджака.

– Вот оно, – сказал он, протянув свернутую пополам бумагу.

– Ах, да! Семья Паттерсон и их умница Элизабет, – мило улыбнулась женщина сорока с лишним лет с ярко накрашенными тонкими губами. – Проходите. К сожалению, наш директор – Профессор Эдгар Беррингтон – сейчас немного занят, но непременно примет вас некоторое время спустя. Что ж… А пока вы можете посмотреть нашу гимназию, – сказала женщина. – Простите, последнее время я стала крайне рассеянной. Совсем забыла представиться. Меня зовут Хельга фон Шварц. Я Комендант этой гимназии, правильнее сказать, Классная Дама. Эта должность более полно отражает суть моей работы в этих стенах. Ах да, родом я из Германии, из прекрасного лучезарного Берлина, о котором скучаю каждый день и каждую ночь.

– Я – Стэнли, это моя жена Оливия и дочь Лиза, – представил всех Мистер Паттерсон. – Совсем недавно мы получили приглашение от вашей гимназии отправить к вам на обучение нашего ребенка. Признаться, я часто слышал о высоком уровне образования и культуры в вашем учреждении, поэтому не думая согласился на ваше предложение…

– Да, у нас гимназия частного типа, которая чтит традиции классической школы, а от современности черпает только то, что поистине пригодится любой даме, станет она светской или домашней женщиной.

Гости прошли вглубь гимназии в гостиную комнату. В уютной обстановке искусно сочетались классическая мебель и предметы интерьера с чем—то совершенно непонятным на первый взгляд. Например, на черном рояле стояла ваза, вылитая таким образом, что цветок в ней помещался под прямым углом; на стенах висели картины с геометрическими фигурами и разными, можно подумать со стороны дилетанта в этом деле, кляксами и мазками. На потолке висела массивная люстра на шесть лампочек, из которых были вкручены только две. Каждая мелочь, каждая деталь могла надолго увлечь человека, очутившегося здесь. Песочные часы, скульптуры и нэцкэ, копилки и небольшие фонтанчики на подоконниках.

– Как вы можете понять, Лиза с отличием окончила столичную школу прошедшей весной. Ей исполнилось 18 лет, и теперь она может стать полноценной гимназисткой и получить лучшее образование, как это подобает девушке из высшего общества, – так быстро и эмоционально говорил отец, что даже неподготовленный мог почувствовать его крайнюю заинтересованность в обучении дочери, словно ему это было в сотни крат важнее, чем ей.

Он, Лиза и жена сели на диван напротив. Между Классной Дамой и гостями стоял стеклянный столик причудливой формы – широкий, но не длинный – посередине которого, пожалуй, вмещалась только шахматная доска, а по бокам была куча свободного места.

– Мистер Паттерсон, вы, верно, заметили, что в гимназии мы преподаем самые разнообразные дисциплины, переплетая в единое целое теорию и практику…

Разговор прервала вошедшая в гостиную гимназистка, которая зло посмотрела на новых гостей своими пронзительными карими глазами, а затем что-то шепнула на ухо Фрау фон Шварц.

– София, немедленно вернись в свою комнату! Неужели ты не видишь, что я разговариваю с родителями нашей будущей ученицы?!

– Простите, Фрау Хельга. Я совсем не обратила на это внимания, – виновато ответила девушка и поспешила как можно быстрее покинуть комнату, не сводя взгляда с Элизабет, которой от этого стало и вовсе не по себе, а лицо залилось предательской краской. От злого взгляда жгучей брюнетки в ее сердце слегка закололо.

Продолжительную паузу прервала миссис Оливия, спросив Коменданта:

– Насколько мы понимаем, у вас организован интернат?

– Да, абсолютно верно! Как вы заметили, гимназия у нас частная, поэтому сюда попадают только самые лучшие девушки со всей страны, а их, увы, становится все меньше и меньше. Мода, светский бомонд, новые идеалы, падающая мораль и регрессия культуры – опускают все высокое на самое-самое темное дно. Мы же учим выживать во всем этом. Здесь проживают и сироты, которые отличились в своих приютах и готовы следовать из одного общественного класса в другой.

– Хм, оригинально! – улыбнулся Стэнли. – У вас правит консерватизм?

– Что вы, что вы. Конечно же, нет! У нас сформирована уникальная воспитательная программа. Миссис Паттерсон, Лиза, вы можете пройтись вместе со мной и пообщаться с любой гимназисткой от первого до второго курса, узнав от них мнения о качестве обучения, – ответив на вопрос, предложила Фрау фон Шварц.

– Отличная идея! – обрадовался отец. – А я пока пойду на улицу, выкурю сигарету и дождусь Профессора Беррингтона.

Если посмотреть на гимназию с высоты птичьего полета, можно увидеть прямоугольный двор, окруженный металлической оградой и средний по величине дом перевернутой Т-образной формы. Перед домом слева стоит небольшая беседка, выкрашенная в белый цвет. Справа по кругу расположились деревянные скамейки и несколько столиков, где в теплые весенние и летние дни гимназистки могут гулять, читать друг другу стихи или слушать лекции по культурологии и философии. Во внутреннем дворе, выйти в который можно было и через черный ход дома, стоит несколько качелей, сиденья которых крепятся толстыми металлическими цепями.

Стэнли любовался четкой каменной кладкой здания, стараясь растянуть сигарету подольше, чтобы Оливия и Лиза могли полноценно осмотреть гимназию изнутри. На улице для последних дней лета было относительно тепло, а главное сухо. Последние дни августа, согретые полуостывшими солнечными лучами, навевали на сердце легкую меланхолию, но не столь глубокую, чтобы уйти в печаль с головой. Ему было жаль расставаться с дочерью на такой продолжительный срок, а еще грустнее было остаться один на один с женой, ведь в их отношениях уже давно исчезли страсть и взаимопонимание. Умел бы он ее слушать… ах, умела бы она восхищаться им. Быть может, тогда, как две бочки сухого пороха, взорвались их сердца и от вспышки зажглась любовь. Но уже не сейчас. Есть то, что никогда не вернет любовь.

Неожиданно, словно по чьей-то команде, ученицы, взяв чашки с чаем и кофе, вышли во двор и направились по своим делам. Кто-то принялся читать книгу, кто-то – расчесывать волосы, другие девушки, сев на деревянные скамейки, принялись о чем-то беседовать.

Паттерсон насчитал около двадцати гимназисток, одетых в одинаковые черные платья с белыми воротничками и туфли на невысоком каблуке. На левой руке у каждой были надеты одинаковые золотые часики, на шее – золотые цепочки с крестиком. Но еще больше мужчину привлекло то, что в этих молодых, еще юных и невинных девушках совершенно не было никаких эмоций: ни радости, ни тоски, ни печали. Каменные, бледные, словно неживые, кукольные лица не выражали совершенно ничего. Пожалуй, и вам они бы показались странными, будто бы гуляющими наяву под гипнозом. Но подобные наблюдения ни сколько не отбили желания познакомиться с будущими сокурсницами и старшекурсницами своей дочери.