И. Смирнов - И тихий ветер веет. Роман в стихах

XIX

Разрушить этот мир способно.
И тяжело ему ведь будет:
Не я, но кто-нибудь, подобно
Руке божественной, осудит
Его за то, что водки в пиве
Не смешивал и был наивен.
Но я, признаться, господа,
Присяжным этого суда
Быть вовсе как-то не хочу».
Любил он больше разговоры,
Диалектические споры,
Где можно хлопнуть по плечу
И так, ответить что-нибудь,
Не слишком понимая суть.

XX

Они застольные беседы
Вели, пожалуй, обо всем:
Недавних Цезарей победы
В Ираке, войны, Фрейд и Фромм,
Науки прения, искусства,
Конфликты разума и чувства,
И даже о вопросе веры
Они раз спорили без меры.
Ничто их строгого суда
Не убежало. Диалоги
Они свои, как педагоги,
Вели порою иногда.
Когда звучала же эклога,
Андрей наш говорил немного.

XXI

Но самый интерес большой
Всех мыслей пламенных друзей
Был связан, как всегда, с душой.
Андрей так говорил об ней,
Как пахарь говорит о пашне,
На ней оставив плуг вчерашний:
Блажен, кто, всё засеяв поле,
О нём не думает уж боле
И всходы в мирной неге ждёт;
Но тот блаженней, кто всё лето
С волнением в лучах рассвета
Глядит на медленный восход
И, укрепив мускулатуру,
Всё ж сеет новую культуру.

XXII

Мы тело отдаём зарядке,
Работе – разум, а диете —
Желудок, о своём упадке
Мы забываем, словно дети.
И нам становятся смешны
Все звуки сладкой тишины
В уединенье, не в плеяде.
Мы видим в теле, не во взгляде
Движенья робкие души.
Открыть в себе бесцеремонно
Игру бесчисленных гормонов
Немедля каждый уж спешит:
Широк стал слишком человек
В глобализованный наш век.

XXIII

Но даже он – лишь дайте время —
Устанет под конец от них,
От развлечений; в банке семя
Положит и подпишет niсk ;
Устав от жизни сей, уже
Заводим twitter иль в ЖЖ
Читаем чьи-либо заметки;
Как пациенты на кушетке,
Альбом листаем в соц. сети,
Всем сердцем ставя like на фото.
И жизнь, как некая охота,
Бежит, но зайца не найти:
И гул рогов чужих для macho ,
Как чучела, так много значат.

XXIV

Однако о своей любви
Семён не говорил ни с кем,
С ней видевшись лишь vis a vis .
Но наш психолог без проблем
Узнал те самые симптомы
Ему болезни незнакомой;
Застыв, как шарик Парменида,
Андрей всё видел, как либидо,
Любя лирический порыв,
Весь обнажает вдруг сюжет.
Он видит: нового здесь нет,
Исповедальный нарратив.
Так часто поступаем все мы,
В рассказе видя только схемы.

XXV

И здесь я должен уточненье
Внести одно, что сам Семён,
Не так, как полагало мненье
Андрея, в жизни неумен.
Конечно, зная мир по книжкам,
Витал он где-то, но не слишком,
Поскольку в этих «зеркалах»
Порой такой он видел страх
И грязь, и ужас сей земли,
Где человек, не зверь, жесток,
И где такой придуман бог,
Что сочинить бы не могли
Его ни Лютер, ни Селин,
А только дьявол лишь один.

XXVI

Над лошадёнкой, воробьишкой
Как наш Некрасов иль Катул,
Лить слёзы, право, было б слишком.
И вряд ли кто-нибудь всплакнул.
Подобной собирать картины
Из вереницы этой длинной
Страданий, чей теснится ряд,
Семён не думал и был рад
Тому, что эдакий трактат
Или, верней сказать, поэму
На столь нерадостную тему
Нужды в нём не было, но брат
Его подобный скорбный труд
Писал. Однако должно тут

XXVII

Мне познакомить вас, друзья,
Со всем семейством, значит, их.
Большая Сетиных семья
Была из членов восьмерых.
Конечно, в основном предмете
У нас в дальнейшем будут дети,
Однако про отца и мать
Я обязуюсь рассказать,
Коль смерти нега или лени
Меня случайно не возьмёт.
Ведь очень уж широк приплод
И очень много поколений.
Среди им отданных имён,
Одно уж названо. Семён.

XXVIII

Он временами на монаха
Был поведением своим
Похож. Не то чтоб неким страхом
Пред миром полон, нелюдим.
Совсем, напротив, очень был
Открыт ему он; сердца пыл
Он как-то обращал вовне.
Так солнце светит и луне
Свою тепла часть отдаёт,
Не замечая, как она
Бедна и даже не ровна
И как топтал уж луноход,
Её, ища в ней ценный грунт,
Но лишь флажок отметил, пункт.

XXIX

Семён же не был пунктуален.
В своём общении с людьми
Он забывал о ритуале
И обращался mon ami
Всегда, не словом он, но взгляд
Его твердил, что он всем рад.
И это в те ещё года,
Когда ребёнку никогда
На мысль не пришли бы лесть,
Притворство иль обман иной.
Неколебимой пеленой,
Он ограждён и верил: есть
В сём мире та гармония,
Которой уж не помню я.

XXX

И очень все его любили
И с самых детских даже лет,
Не то чтоб на руках носили,
Но, где бы ни было, привет
Он мог всегда себе найти;
И непременно на пути
(И в детстве, и уже потом)
Ему открыт был каждый дом,
Готовый с ним делиться всем,
Все открывали без изъятья
Свои душевные объятья,
Но он, однако, между тем
Ото всего был отстранён.
Не то чтоб он держал заслон.

XXXI

Напротив, он по доброй воле
Ко всем был также весь открыт.
Так он, когда учился в школе,
С детьми и был, и не был слит.
Он был задумчив, не угрюм.
В нём уважали честность, ум;
В делах особенный порядок;
В одежде он опрятен, гладок.
Прочёл довольно много книг,
За что уже в пятнадцать лет
Имел большой авторитет,
Хотя он ни единый миг
Не думал никогда о том,
Что думали друзья о нём.

XXXII

Он без особенной гордыни
Свои успехи понимал,
Хотя в гимназии поныне
Все помнят и не без похвал.
Но согласитесь вы, что с этим
Вопросом об авторитете
Не так всё просто, господа.
Бывает в детские года,
Когда заботой о престиже
Под взглядом сверстников своих,
Друзей иль, может быть, родных
Себя мы можем сделать ниже,
Чем то нам позволяет рост.
Не вылезай, как все будь прост.

XXXIII

Ведь по закону крупных чисел
Всегда наш управлялся свет.
Сопротивляться есть ли смысл?
Ответят нам: «Пожалуй, нет».
Будь вы один, их – легионы,
Сложите же свои знамёны,
Иначе будете разбиты,
И многотысячны копыты
Их вместе с Вами втопчут в грязь,
Раздавят поступью своей,
И тяжесть множества коней
Смятёт вас; лучше, не борясь,
Нам добровольно всем упасть,
Признав земли родную власть.

XXXIV

На достижение желаний
Не стоит тратить и труда;
Определяет же нас с вами
Лишь окруженье и среда,
Да и ещё, пожалуй, гены
В нас производят перемены.
Вот помести весельчака
Средь грустных, – и уже тоска
Склонит его неумолимо;
А те, кто спать привык на койке,
В спортзале тоже станут бойки;
Примеров тут необозримо,
Но в них есть правило одно:
Поддастся слабое звено.