Расул Гамзатов - Очаг

Я хочу, чтобы над ними
Затрубили журавли
И напомнить им могли
О погибших в Хиросиме.

И о страшной туче белой,
Грибовидной, кочевой,
Что болезни лучевой
Мечет гибельные стрелы.

И о девочке умершей,
Не хотевшей умирать
И журавликов умевшей
Из бумаги вырезать.

А журавликов-то малость
Сделать девочке осталось...
Для больной нелегок труд,
Все ей, бедненькой, казалось —
Журавли ее спасут.

Журавли спасти не могут —
Это ясно даже мне.
Людям люди пусть помогут,
Преградив пути войне.

Если горцы в старину
Сталь из ножен вырывали
И кровавую войну
Меж собою затевали,
Между горцами тогда
Мать с ребенком появлялась.

И оружье опускалось,
Гасла пылкая вражда.

Каждый день тревожны вести,
Снова мир вооружен.
Может,
встать мне с мамой вместе
Меж враждующих сторон?

Вижу я: плывет луна
Над горами дыней зрелой.
Кто я?
Девочка одна,
А зовут меня Заремой.

Папа сел поближе к свету,
Папа стал читать газету.

Весь в раздумья погружен,
Словно целую планету
Пред собою видит он.

В мире страны разные,
Есть и буржуазные.

Папа брови сдвинул строже,
И окинул папин взор
Ту страну долин и гор,
Где людей по цвету кожи
Различают до сих пор.

Я мала, но знаю все же,
Что людей и в наши дни
Различать по цвету кожи
Могут нелюди одни.

Я хочу, чтобы в газете
Написали для таких,
Что людей всех делят дети
На хороших и плохих.

Нет различия иного.
И еще хочу сказать:
Сердце доброе от злого
Мы привыкли отличать.

Славься, добрая привычка!
Нет различия для нас,
Кто татарка, кто кумычка,
Кто еврей, а кто абхаз.

Будь японка или полька,
Будь индеец или швед,
Я — лишь девочка, и только,
Для меня различья нет.

От того, кто полон злобы,
Черной лжи ползут микробы,
А для нас не без причины
Ложь опасней скарлатины.

Самым светлым, человечным,
Благородным и сердечным
Окружать детей страны
Люди взрослые должны.

Пусть улыбчиво в окошки
Смотрит солнышко с утра.
И скакать на левой ножке,
И скакать на правой ножке
Начинает детвора.

Пусть зеленую рубашку
Носит дол
и дарит в срок
Мне лазоревый цветок,
Белоснежную ромашку,
Мака красный огонек.

И хочу среди двора я,
На лугу и на реке
Песни петь родного края
На родимом языке.

И пускай я мерзнуть буду,
Как в морозный день сайга,
Если пламя позабуду
Я родного очага.

На Луну
(все дети схожи)
Я слетать мечтаю тоже.
Но запомнит пусть Луна,
Что и мне всего дороже
Наша славная страна.

Рано утром на заре мой
Льется голос из окна.
Кто я?
Девочка одна,
И зовут меня Заремой!

Воспеваю то, что вечно ново,
И хотя совсем не гимн пою,
Но в душе родившееся слово
Обретает музыку свою.

И, моей не подчиняясь воле,
Рвется к звездам, ширится окрест...
Музыкою радости и боли
Он гремит — души моей оркестр.

Но когда скажу сейчас впервые,
Это Слово-Чудо, Слово-Свет,—
Встаньте, люди!
Павшие, живые!
Встаньте, дети бурных наших лет!

Встаньте, сосны векового бора!
Встаньте, распрямитесь, стебли трав!
Встаньте, все цветы!.. И встаньте, горы,
Небо на плечах своих подняв!

Встаньте все и выслушайте стоя
Сохраненное во всей красе
Слово это — древнее, святое!
Распрямитесь! Встаньте!.. Встаньте все

Как леса встают с зарею новой,
Как травинки рвутся к солнцу ввысь,
Встаньте все, заслышав это слово,
Потому что в слове этом — жизнь.

Слово это — зов и заклинанье,
В этом слове — сущего душа.
Это — искра первая сознанья,
Первая улыбка малыша.

Слово это пусть всегда пребудет
И, пробившись сквозь любой затор,
Даже в каменных сердцах пробудит
Заглушенной совести укор.

Слово это сроду не обманет,
В нем сокрыто жизни существо.
В нем — исток всего. Ему конца нет.
Встаньте!..
Я произношу его:
«Мама!»

1 Вызвали домой.
Сказали позже
Родичи, смотря печально:
—Друг!
Твой отец лежит на смертном ложе.
Приготовься к худшей из разлук.

Встал я у отцовского порога,
Сдерживая тяжкий стон в груди.
Старшая сестра сказала строго:
— Мама у отца... Ты обожди...

Счет вели часы. И ночь густела.
В дверь гляжу, открытую слегка,—
На руке отцовской пожелтелой —
Сморщенная мамина рука.

Я поверил: всех сильней на свете
Смерть —
Она способна оторвать
Друг от друга тех, кто полстолетья
Об руку прошли,— отца и мать!

А часы минуту за минутой
Медленно роняли в черноту...
Тихо притворил я дверь, как будто
Опустил могильную плиту.

Я расслышал слово расставанья.
— Хандулай,— отец привстал слегка,—
Близится конец повествованья,
Пишется последняя строка.

В голосе отца и боль и жалость.
— Хандулай, не избежать судьбы...

Показалось мне, что поломалось
Средь дороги колесо арбы.

Средь дороги?! Кончились дороги!
Пресеклись пути любви, забот...
Что в итоге?.. Подведи итоги,—
Прожитых годов окончен счет.

...Дверь внезапно подалась скрипуче,
Растворилась тихо — это мать
В старом платье черном, точно туча,
Вышла, шепчет что-то... Не понять...

Вижу, лоб ее покрылся потом,
Плачет мама, муки не тая...
— Подойди к отцу. Тебя зовет он...—
Меркнет лампа.
— Папа, это я...

— Ты, сынок? —
Чуть приоткрылись веки,
Взгляд на миг зажегся — и погас.
Эту ночь мне не забыть вовеки.
— Вот и наступил прощальный час.

Смерти угодил я под копыта.
Видно, в стремя встал не с той ноги...
Душу дома — маму береги ты.
Слышишь, сын мой,— маму береги!