Лера Манович - Стихи для Москвы

Идешь тайно
а они стоят
всё видят
с банками и стаканчиками
с костылями и обмотками
с вечным «спраздником» во рту
Господи
убереги меня от нищих
пусть отступят
им и так хорошо
у них Бог воскресает
каждую неделю
а у меня только раз
не хочу давать им бумажные
пусть громыхают
железом моей скупости
пусть идут
пока не получили
камень
ножницы
бумагу
я боюсь их сильнее
чем тебя
у них нахальные улыбки
и след от капучино
в стаканчике для подаяния
приди и уведи их
как псов от калитки
дай мне войти.

Любимый
купи мне рояль
я видела его
в витрине за стеклом
он стоял на вершине
белоснежного торта
маленький рояль
из черного шоколада

Так устала, что музыка
уже не звучит во мне

Дома я заварю чай
и откушу ему ножки
одну за другой
черно-белые клавиши
застынут на моей губе
треугольную крышку
я буду долго гонять за щекой

Я заем эту ненужную
эту лицемерную красоту
краковской колбасой
и желтым сыром
и лягу рядом с тобой

Ты еще любишь меня?
Тогда купи мне рояль.

Некоторые красивые женщины
в детстве были уродливыми толстухами,
некоторые уродливые толстухи
в детстве были красивыми девочками.

Не знаю, что утешительнее.
Я всегда была примерно одинаковой
не считая расцвета с 13 до 14 лет
когда ко мне приставали
в троллейбусах, автобусах
просто на улице
и даже школьный физрук
у которого жена была тоже
школьный физрук
и я придумала «физрук физрука
видит издалека».
Одноклассники смеялись.

Он носил обтягивающие треники
и красный свисток на шее
жаль, что не осталось никаких фотографий
в доказательство того
что физрук был хорош собой
а я была еще прекраснее.
Остались только мои
совсем детские
на горшке
с лицом заляпанным кашей
и пухом вместо прически
и все, кто смотрит, говорят:
«ты почти не изменилась».

Проигравшие едут в метро
читают утренние молитвы
проигравшие женщины едут стоя
мужчины спят под ними —
они еще помнят о приличиях

В окна проигравших не светит солнце
они перемещаются под землей как черви

Ангелы не видят тех, кто под землей,
демоны не видят тех кто под землей
друг друга не видят те, кто под землей

Земля как столетний ворон
научилась говорить человеческими голосами —
мужскими и женскими
земля презирает проигравших
она говорит им
«сохраняйте спокойствие»
говорит
«следующая станция»
снова и снова повторяет
«следующая станция»
и её черное горло трясется от смеха

Москва минус двадцать
бабка с ключами на веревке
не может попасть в домофон
руки скрюченные
авоська до земли
давайте я помогу вам бабка
ненадоненадо
столько их
московских пенсионеров
из-за квартир убиенных и замученных
смотрит испуганными
птичьими глазами
беру ее синюю лапку
прикладываю кружок к кружку
дверь с писком открывается
дальше не надо
давайте хоть сумку донесу
не надо
бабка-бабка
сколько ж тебе лет?
много
семьсят
да ты почти невеста
кому же я невеста?
новопреставленному
Дэвиду Боуи.

Не люби меня,
потому что устанешь,
и не принесу тебе
ни мальчика,
ни девочку,
ни кофе в постель.
Я — червяк
у меня в животе
земля.

В детстве
сладкий запах
отглаженного пионерского галстука,
дробь на линейке,
нежный полет комара в ночи
был ожиданием мужчины.

Любой домашний праздник:
запах салатов,
звяканье вилок и ложек,
нетронутая скатерть на столе,
звонок в дверь
был ожиданием мужчины.

Позже
в юности
слишком долго закрытая дверь туалета
с тянущимся оттуда запахом табака,
кружева торчащие
из ящика маминого комода,
та неприличная книжка,
самоиздат,
которая я однажды нашла у родителей,
низкий голос,
который ошибся номером,
влажный мрак
речного воздуха на турбазе
рассеченный треском цикад,
тошнота полуденного зноя,
кожа сгоревшая на солнце
касающаяся грубой
казенной простыни,
свет
льющийся из окна
гинекологического кабинета
в студенческой поликлинике,
запах разгоряченных шин
в центре города
все
было
ожиданием.

Лето отпели,
все возвращались с дач,
август как призрак
скорбно стоял позади,
ты мне сказал:
Очень красивый плащ,
тронул за пуговицу
на груди

Я не забуду
тамбура ржавый пол
на запотевшем стекле
надпись: «Марина — блядь»
Падает осень
зрелым плодом на стол
будто за лето
хочет долги отдать.

Ботинки Кэмпер
почти не ношеные
купленные в Испании
я принесла тебе, Господи

Помню как стояла в них
на площади Таррагоны
оттуда было видно море
и какие-то развалины
Ботинки нещадно жали
клянусь
это был не тридцать шестой
а тридцать пятый.

Я протерла их тряпкой
и положила в коробку
три года они лежали как новые
даже чек сохранился
70 евро...

На столе
сбоку от распятия
мука и пряники
конфеты «ласточка»
подсолнечное масло
и ботинки Кэмпер
в коробке как новые

Господи, найди и одари ими тех
кто в них нуждается
это отличные ботинки
легкие и теплые
они помнят шум прибоя
и булыжники Таррагоны
но, Господи, не ошибись как я
там написано тридцать шестой
а на самом деле тридцать пятый.

Возвращаясь со свидания
я думала о маленьком домике
в котором пытали
Зою Космодемьянскую
кто-то призывал
защитить его от сноса
не знаю
может его стоит сровнять с землей

Мне нравятся нарциссы
у них измученная красота
как будто их долго пытали

Шла по улице и мне хотелось крикнуть
какое-нибудь длинное
и сложное слово
например «дифференциальный»
что-нибудь по-женски призывное
например:
«Ребята! Миелофон у меня!»