Велимир Хлебников - Трое

Это последняя книжка, в которой так рано ушедшая Елена Гуро появляется вместе со своими товарищами, – книжка, задуманная ею еще в апреле.

…Новая веселая весна за порогом: новое громадное качественное завоевание мира. Точно все живое, разбитое на тысячи видимостей, искаженное и униженное в них, бурно стремится найти настоящую дорогу к себе и друг к другу, опрокидывая все установленные грани и способы человеческого общения. И недалеки, может быть, дни, когда побежденные призраки трехмерного пространства и кажущегося, каплеобразного времени, и трусливой причинности, и еще многие и многие другие – окажутся для всех тем, что они есть, – досадными прутьями клетки, в которых бьется творческий дух человека – и только. Новая философия, психология, музыка, живопись, порознь почти неприемлемые для нормально-усталой современной души, – так радостно, так несбыточно поясняют и дополняют друг друга: так сладки встречи только для тех, кто все сжег за собою.

Но все эти победы – только средства. А цель – тот новый удивительный мир впереди, в котором даже вещи воскреснут . И если одни завоевывают его, – или хотя бы дороги к нему, – другие уже видят его, как в откровении, почти живут в нем. Такая была Ел. Гуро. Таким почти осязаемым, – уже своим, уже выстраданным, – кажется этот мир в ее неоконченной книге «Бедный рыцарь». Душа ее была слишком нежна, чтобы ломать, слишком велика и благостна, чтобы враждовать даже с прошлым, и так прозрачна, что с легкостью проходила через самые уплотненные явления мира, самые грубые наросты установленного со своей тихой свечечкой большого грядущего света. Ее саму, может быть, мало стесняли старые формы, нов молодом напоре «новых» она сразу узнала свое – и не ошиблась. И если для многих связь ее с ними была каким-то печальным недоразумением, то потому только, что они не поняли ни ее, ни их .

Вот почему нам надо было сказать эти несколько слов. Для всех лично знавших Ел. Гуро, боль утраты еще слишком велика, чтобы говорить о ней, как о прошлом, делать ей характеристику и пр. и пр. Пусть о ней скажут ее последние дети, ее «Небесные верблюжата» и «Рыцарь бедный». Вся она, как личность, как художник, как писатель, со своими особыми потусторонними путями и в жизни и в искусстве, – необычайное, почти непонятное в условиях современности явление. Вся она, может быть, знак. Знак, что приблизилось время.

Пятеро кто хочет считать нас? Пять востронососедогривых черноруких ясно видно у каждого пять учеников сверху нависли на уши слушают щетины большие по ошибке шепчем

кривобокоубогие пещернаших псы углах пятишести головах простые не выдержат что пьют тихий полусвет ночной холодно смотрит в черноходы

нас нет мы кинуты край мира за скалою видим в церковь ходим позлословить

когда псы уходят остается их коготь худ шерсть по полу дрожит

тех знаков ни рыбе ни горе не расщелить

псы лают на деревья птицы нападают в пасти

псы лютующие меж деревьев облаки летят в ту сторону псы зевают нам тихо нас не вешают не вешаются а как будто в тумане спускаются пули уколят ускользнут а мы ожидаем одевайте пули разорвать их сделать для живота

блины не помещаются

прыткие

никто не знает

как бы обмануться когда у людей одинакие почерки и плюнул я в сосуд мерзости и встала она дыбы и зареготала а я мокрее гриба стоял перед ней падая головой и показалось воздух чадный смело мне уши чертят что-то и сельди нависли на плечи а на середине лба изрекла молодая старуха и когда нас пять усядет на камне и вперим мы очеса меж планет что видны меж былой листвы нам видится пропасть нам кажется что мы упадаем туда без платьев наши чуткие уши чу ют и и что по чугунному скрипит планета что черночервь точит числа

что

мы вникаем в бессмыслицу их трения и считаем ченк кину со мкам пробуждаемся когда из нор пыль летит в пещеру чиниая пришла навестить сгоревших дев царица кадка с салом на плече руки сплелись цапля чиниая зовут славии ястреба красноудлиненные рыбы

ход царицы изменялся другой начинался уже но ровно оба прямые и пепел серой пыли посыпал дорогу и сожженные кости шевелятся знаки псы подбирают жемчуга ее глаз хранят и камень руки утаят

черный камень черты чиниаи о который разбивались многие ветры

мы в стороне

горек наш овес нас не любят конские оки царицы девы а сколько молили жгли жертву

если не возле нее то возле дома стоим согнувшись незаметно ссыхаясь бы бин засвистели рога полено заблестели убить надо

рассмеялись нож упал ноги остриг разрубил только псы не чихают

невинный

э э зеи

чашки шевелятся кость кости сростется окрепнет?

ин эзгаи кости тело тын торчком ребра гвоздем трава на быке

притихли прислонился сосет сок кости мы все сохнем

множь камни перытые

лес тож деревья трудно указать границы концы

когда малы то больше кажется

менвше больнее

топаз несгораем