Семён Кирсанов - Искания

За высокими горами,
за далекими морями,
без обмана говоря,
удивительное было
государство, где царило
двести тысяч три царя.
Двести тысяч непорочных,
три сомнительных, побочных.

В результате поздней страсти
к молодой царице Насте
некий царь Макс-Емельян,
то ли спятив, то ли пьян,
повелел беспрекословно
все потомство поголовно
воцарять, короновать,
никого не миновать.

У фамильного палацца,
как горох, цари толпятся.
Кто успел и поседеть,
ожидая, чтобы дали час
на троне посидеть.
Каждый жаждет на медали
свой в короне видеть лик,
с указаньем, что велик.
А медаль попробуй высечь,
ежли ликов двести тысяч,
хоть чекань на модный грош –
всем грошей не наберешь.

Стольный град кишит царями,
вьется за́ город черёд,
Александры за Петрами,
Николаи прут вперед.
Тесно в очереди к трону.
Если новые встают –
мелом метят им корону.
Спорят, метрики суют.
У иных к груди подвешен
личный титул – понимай,
кто стоит, – Долдон Мудрейший,
Миротворец – царь Мамай.

Тут же в очереди торг.
Тайно шепчет царь Георг:
– За посидку на престоле
отдаю полфунта соли. –
Предлагается елей,
чтобы лить на королей.
– Продается, не хотите ль,
титул «Царь Освободитель»,
по дешевке уступлю. –
Шепот: – Очередь куплю. –
Покупает царь Малюта,
у него нашлась валюта,
и по этому сему
раньше царствовать ему.

А ведь каждый алчет власти,
алчет мантию надеть,
каждый бесится от страсти
хоть на час, а володеть.
Каждый в очередь входящий
жаждет жить верховодяще,
приказать и указать,
подпись царскую поставить,
на раба сапог поставить,
непослушных наказать.
Но – фамилия громоздка,
двести тысяч – вот загвоздка!
Впрочем, трудность решена:
чтобы все достигли цели,
власть по типу карусели
в той стране учреждена.

Карусель на площади.
Только вместо лошади
мчится там за троном трон.
Тут же выдача корон –
позолоченный картон.
Карусель несется быстро,
наблюдают два министра.
Царь садится и царит,
речи с трона говорит.
Дату ставит летописец,
лик рисует живописец,
сочиняет стих пиит,
и покуда царь царит –
говорит он сколько влезет,
только слезет – новый лезет,
и опять такой же вид –
полчаса монарх царит,
дату ставит летописец
лик рисует живописец,
сочиняет стих пиит.
Граммофон играет гимн,
поцарил и дай другим.
Сдал бразды и тут же сходит
новый царь на трон восходит
речь народу говорит,
дату ставит летописец,
лик рисует живописец,
сочиняет стих пиит.
Карусель несется быстро,
наблюдают два министра,
нет и крикнут на царей:
– Не тяни! Цари скорей!

За наследником наследник!
И уже во граде том
лишь один остался медник –
бьет медали молотком.
На весь Двор один аптекарь,
он же лекарь, он же пекарь,
один ткач, и тот портач,
один кучер, пара кляч,
один знахарь, он же пахарь,
сохранился и палач,
он же царский парикмахер,
один кравец, один швец,
так что дело неважнец.

В силу памятных традиций –
им, царям, запрет трудиться,
дело их – держать бразды,
хоть порфиры не без дыр,
и лишились всех излишеств
двести тысяч их величеств,
потому что в некий год
от царей сбежал народ,
и от сеющих и жнущих,
шьющих, ткущих и пекущих
не осталось и следа.
За два века – кто куда!

Оттого и недоволен
грозный царь Аника-воин.
Что ему картонный трон,
летописец, живописец,
рифмоплет и граммофон?
Над царишками хохочет,
власти хочет, саблю точит,
но ни слова никому,
а себе лишь одному:
– Сам себя царем поставлю,
лобызать сапог заставлю,
встречу если Смерть саму –
черепушку ей сыму!

А пока во граде оном
шла такая карусель –
сирота жила Алена
полкило́метра отсель.
Весть хозяйство ежедневно
приходилось ей самой,
хоть была она царевной
от Настасьи по прямой.
Не гнушалась ни мотыги,
ни иглы, ни помела,
хоть ее в гербовой книге
родословная была.
Нравом вышла непохожей
ни на мать, ни на отца,
а была она пригожей –
ровно солнышко с лица!
И кругла, как то светило,
и душой теплым-тепла,
и сама собой светила,
когда ночь темным-темна.
А идет, как чудо носит
коромыслом два ведра,
подгулял маленько носик,
но Алена им горда.
А какая недотрога!
Подступиться и не смей.
И хранила тайну строго
о прабабке о своей.
У нее была бумажка,
и не сказка, и не ложь,
что цари – не все от Макса,
от Фадея были тож –
у кого носы тычком
и вихры стоят торчком.
А цари иные все
были с римскими носами
и с такими волосами,
как смола на колесе.

Уж и сватались к Алене!
Свахи шли, цена дана,
предлагали ей на троне
прокатиться, но она…
Но она, – тут запятая.
Тщились многие умы
разузнать, тома листая:
что Алена? Но увы,
неизвестно, где хранится
окончанье сказки той.
Кто-то вырвал все страницы
после этой запятой.