Семён Кирсанов - Поэтические поиски и произведения последних лет

Что такое
новаторство?
Это, кажется мне,
на бумаге
на ватманской —
мысль о завтрашнем дне.

А стихи,
или здание,
или в космос окно,
или новое знание —
это, в целом,
одно.

В черновом
чертеже ли
или в бое кувалд —
это
опережений
нарастающий вал.

Это дело суровое,
руки
рвутся к труду,
чтоб от старого
новое
отделять, как руду!

Да, я знаю —
новаторство
не каскад новостей, —
без претензий
на авторство,
без тщеславных страстей —

это доводы
строит
мысль резца и пера,
что людей
не устроит
день, погасший вчера!

Не устанет трудиться
и искать
человек
то,
что нашей традицией
назовут
через век.

Всю жизнь
глядеть
в провал
пока
в аорте
кровь дика!
Всю жизнь —
антрэ,
игра,
показ!
Алле!
Циркач стиха!

Мери-красавица
у крыльца.
С лошадью справится —
ца-ца!

Мери-наездница
до конца.
С лошади треснется —
ца-ца!

Водит конторщица
в цирк отца.
Лошади морщатся —
фырк, ца-ца!

Ваньки да Петьки в галерки прут,
Титам Иванычам ложу подавай!
Только уселись — начало тут как тут:
— Первый выход — Рыжий! Помогай!

Мери на бок навязывала бант,
подводила черным глаз,
а на арене — уже — джаз-банд
Рыжий заводит — раззз:

Зумбай квиль-миль
толь-миль-надзе…
Зумбай-кви!..
Зумбай-ква!..

Вычищен в лоск,
становится конь.
Мери хлыст
зажимает в ладонь.
— Боб, винца!

Белой перчаткой
откинут лоб.
Мери вска−
кивает в седло:
— Гоп, ца-ца!

Цца!
По полю круглому. Гоп!
Конь под подпругами. Гоп!
Плашмя навытяжку. Гоп!
Стойка навыдержку. Гоп!
Публика в хлопанье. Гоп!
Гонит галопом. Гоп!
Мери под крупом. Гоп!
Мери на крупе. Гоп!
Сальто с седла.
Раз — ап, два — гоп!
Мери в галоп.

Публика вертится.
Гоп…
Гоп…
Гоп…

Екнуло сердце.
Кровь…
Стоп!..
Крик —
от галерки до плюшевых дамб,
публика двинулась к выходам.

Все по местам! Уселись опять.
Вышел хозяин. Сказал: «Убрать!»

Зумбай квиль-миль
толь-миль-надзе…
Зумбай-кви!..
Зумбай-ква!..

Бой быков!
Бой быков!
Бой!
Бой!

Прошибайте
проходы
головой!

Сквозь плакаты,
билеты,
номера —
веера,
эполеты,
веера!..

Бой быков!
Бой быков!
Бой!
Бой!

А в соседстве
с оркестровой трубой,
поворачивая
черный
бок,
поворачивался
черный
бык.

Он томился, стеная:
— Ммм-у!..
Я бы шею отдал
ярму,
у меня перетяжки
мышц,
что твои рычаги,
тверды, —
я хочу для твоих
домищ
рыть поля и таскать
пуды-ы…

Но в оркестре гудит
труба,
и заводит печаль
скрипач,
и не слышит уже
толпа
придушенный бычачий
плач.

И толпе нипочем!
Голубым плащом
сам торреро укрыл плечо.
Надо брови ему
подчернить еще
и взмахнуть
голубым плащом.

Ведь недаром улыбка
на губках той,
и награда ему
за то,
чтобы, ярче розы
перевитой,
разгорался
его задор:
— Тор
pea
дор,
веди
смелее
в бой!
Торреадор!
Торреадор!

Пускай грохочет в груди задор,
песок и кровь — твоя дорога,
взмахни плащом, торреадор,
плащом, распахнутым широко!..

Рокот кастаньетный — цок-там и так-там,
донны в ладоши подхлопывают тактам.
Встал торреадор, поклонился с тактом, —
бык!
бык!!
бык!!!
Свинцовая муть повеяла.
— Пунцовое!
— Ммм-у!
— Охейло!

А ну-ка ему, скорей — раз!
Бык бросился.
— Ммм-у!
— Торрейрос.

Арена в дыму. Парад — ах!
Бросается!
— Ммм-у!
— Торрада!

Беснуется галерея,
Торреро на…
— Ммм-у!
— Оррейя!

Развеялась, растаяла
галерея и вся Севилья,
и в самое бычье хайло
впивается бандерилья.

И — раз,
и шпагой
в затылок
влез.
И красного черный ток, —
и птичьей стаей
с окружных мест
за белым платком
полетел платок.

Это:
— Ура!
— Браво!!
— Герой!!!
— Слава ему!
— Роза ему!

А бык
даже крикнуть не может:
ой!
Он
давится хриплым:
— Ммм-уу…
Я шею
хотел отдать
ярму,
ворочать
мышц
шатуны,
чтоб жить
на прелом
его корму…
Мммм…
нет
у меня
во рту
слюны,
чтоб
плюнуть
в глаза
ему!..

Шли мы полем,
шли мы лугом,
шли мы полком,
шли мы взводом.

Белых колем,
гоним кругом,
в общем, толком
страх наводим.

Разузнать велел комбриг нам,
где беляк засел в полях: —
На разведку, Сенька, двигай,
винт за плечи, и на шлях!

Вот, брат,
иду, брат,
в куст, брат,
в овраг, брат,
лег, брат,
в кусты, брат,
идет, брат,
враг, гад!..

С ружьем, гад,
с ножом, гад,
и тут, брат,
встаешь:
— Стой, гад,
ни с места,
даешь!..

А он, гад,
слышь, брат,
четырехглазый.
Брит, брат,
крыт, брат,
круглой папахой.
Водкой воняет —
шаг до заразы.
А грудь, брат,
крыта желтой рубахой.

Был, грю, бритый,
будешь битый!
Резал наших,
кажись, довольно!
А он, грит, биттэ,
гэрр, грит, биттэ…
— Бить так бить, —
кулакам не больно!

Бил я, бил, а потом — бабахнул,
падал он — мертвым на брюхо бахнул.
Я, брат, вижу — чудна папаха,
глядь, а в папахе, кажись, бумага.

Стал я с папахой ходить к комбригу,
стал я под честь отдавать бумагу.
Бумагу читал комбриг, что книгу,
потом, брат, орден дал за отвагу!

Как стали мы с планом бить Петлюру,
в петлю Петлюру загнали точно.
Махно смахнули, задрали Шкуру,
и вот затюкан Тютюник прочно.

Давай тютюн завернуть цигарку!
Теперь, брат, видишь, — крепки Советы.
А если тронут — так будет жарко,
пойдут гудеть реввоенсоветы!..

Нынче учим,
отдых нынче.
Что ж до бучи —
штык привинчен.

Марш сыграют, —
сварим кашу.
Враг узнает
хватку нашу!