Семён Кирсанов - Поэтические поиски и произведения последних лет

Мы —
в окопах.
Темь — аж ну!
Аж в комок затяп.
Не дрефозь,
браток, —
нажму,
закреплю Октябрь!

Собралися мы
в кружок,
тот —
об этом,
тот —
об том…
— Эх,
еще
один
прыжок, —
всех бандитов
перебьем!

Посередке
я сидю:
— Докатились до беды.
Из деревни
ни тю-тю,
ни туды
и ни сюды!

— Эх, Тимошка,
ну, да ну…
— Перебьемся, ничего, —
взводный к нам. —
Ну-ну,
загнул!
Погляди,
а ну-ка
в-во:

— Тимофею Елеву,
— Ермолаю Пудову,
— Родиону Семенцову —
письмецо.
— Скелева?
— Скудова?
— А с деревни,
от жены…
Письмецо —
налицо!

Стой, моя штыковина,
ружьецо!
Вот так, брат, штуковина,
письмецо!..

Письмецо — мне:
эн и е —
не…
Прочитай — на:
эн и а —
на…
(не-на)
Тимофей — глянь:
гэ и ля —
гля…
(не-на-гля)
Тимохвей, розумий:
дэ и эн
ы и ий —
дный…
На́ махры, покрути:
те и и,
будет —
ти…
Да не лезь,
дай письмо:
эм и о
значить —
мо…
Ха и ве —
хве…
хвей…
Ого−
го−
эй:
Нe-на-гля-дный Ти-мо-хве-й…

С этого подхода
забрала охота,
пальцы тянутся к перу,
а глаза — к бумаге.
Прорубили мы дыру
в белые ватаги:
в банды —
клин,
в Деникина —
кол!
Белым —
вата блин,
наши —
в комсомол!

Эх, кому бы,
кому
Научить меня
уму?
И хожу
середь полей
без памяти.
Обучи меня,
Михей,
грамоте!
В школе —
стены бе-елые,
белю-сенькие,
в книжках —
буковки малю-у…
малюсенькие.
Глаз неймет,
зуб неймет —
хвостики
да усики.
Поучусь,
будет впрок, —
задавай,
Михей,
урок!

А, Б, В, Г, Д, Е, Ж…
(буквы ходят в полосе) —
вот и азбука уже
у меня на голосе.
И, К, Л, М, Н, О, П…
После П
ударит Р,
запишуся
в РКП,
надо двигать
СССР!

С политграмотой
живей,
айда,
братец Тимофей!
Стал Тимошка
грамотеем, —
значит,
братцы,
не робей:
если
дружно
пропотеем,
каждый
будет
грамотей!

Если
были
вы картавы —
значит,
знали
муки рта вы!
Я был
в юности
картав,
пыла
бедная
гортань.
Шарахались
красавицы
прославленной
картавости.
Не раскрываю
рта я,
и исхудал,
картавя!

Писал стихи:
«О, Русь! О, Русь!»
Произносил:
— О, Гусь, о, Гусь! —
И приходил на зов —
о, грусть! —
соседский гусь,
картавый гусь…

От соклассников —
свист:
— Медное пузо,
гимназист,
гимназист,
скажи:
кукуруза!

Вместо «Карл, офицер» —
ныло «Кагл, офицег».
Перерыл
медицинские книги,
я ищу тебя, эР,
я зову тебя, эР,
в обессиленной глотке
возникни!

И актер из театрика
«Гамаюн»
изливал над картавостью
ругань,
заставлял повторять:
— Теде-дюм, теде-дюм,
теде-дюм, деде-дюм —
ррюмка!

Рамка
Коррунд!
Карборунд!
Боррона!
Как горошинка,
буква забилась,
виноградного косточкой
силилась вылезть,
и горела на нёбе она.

Хорохорилась буква
жемчужиной черной,
по гортани
рассыпанный перл…
Я ходил, прополаскивал
горло, как борной,
изумительной буквою
эР.

И, гортань растворивши
расщелиной трубной,
я провыл над столицей
трикрат:
— На горе
Арарат
растет
красный
и крупный
виноград,
ВИНОГРАД,
ВИНОГРАД!

Для песен смуглой у шатра
я с фонарем не обернулся.
Фатима, жди — спадет чадра
у черной радуги бурнуса.

В чье сердце рай, Селим, вселим?
Где солнце — сон? И степи сини?
Где сонмом ангелов висим
на перезрелом апельсине?

Где сок точили?
На углу…
Как подойти к луне?
С поклоном…
Горам — Корен
Как Иль-ля-У,
мой берег желт,
он — за Ливаном.

Багдад!
Корабль!!
Шелка!!!
Любовь!!!
О, бедуин, беда и пена!
И морда взмылена его,
и пеньем вскинуты колена.

О, над зурной виси, Гафиз,
концы зазубрин струн развеяв,
речей
ручей,
в зурну
катись
и лезвий
речь
точи
быстрее…

Но как
взлетит
на минарет
фонарь
как брошенный
окурок…
С огнем восстанья и ракет
подкрался рослый младотурок.

Но в тьму ночную — не спеша…
Такая мгла!
За полумесяц
отряд ведет Кемаль-паша,
штыками вострыми развесясь.

И что же, ты оторопел?
Нет!
Видно, струн не перебросить,
покуда
в горле
Дарданелл
торчит
английский
броненосец.

Были ива да Иван,
древа, люди.
Были выше — дерева,
люди — люты.

Упирались в бел туман
поднебесный
деревянные дома,
церкви, кнесы…

За кремлевскою стеной
Грозный топал,
головою костяной
бился об пол.

Звал, шатая бородой: —
Эй, Малюта!
Помолися за убой,
смерть-малюток.

Под кремлевскою стеной
скрипы, сани,
деготь крут берестяной
варят сами.

Плачет в избяном чаду
молодуха,
будто в свадебном меду —
мало духа.

И под ребрами саней
плачет полоз,
что опричнины пьяней
хриплый голос.

Бирюками полон бор,
площадь — людом.
По потылице топор
хлещет люто.

Баба на ухо туга,
крутобока.
И храпят, храпят снега,
спят глубоко.

Были ива да Иван,
были — вышли.
Стали ниже дерева,
избы — выше!

А на пахотах земли
стало вдвое.
То столетья полегли
перегноем.

С песнею гуляю
от Москвы до Баку́,
сумочку ременную
ношу на боку.

Старую ли песню
по-новому петь?
Новую ли песню
струне одолеть?

«Ехал на ярмарку
ухарь купец,
ухарь купец,
молодой удалец…»

Ехали купцы
да из Астрахани,
водкой с икоркой
позавтракали…

Чайники фаянсовые,
рокоты кобзы.
Рубахи распоясывая,
сели купцы.

Грай-играй, машина!
Савва, гогочи!
Мы-ста купецкие,
мы-ста богачи!..

— Руб с полтиной, никак не меньше,
Панфил Парамоныч, да как же можно?..

Ярмарка, ярмарка,
шаляпинский бас,
ярмарка-боярынька,
полный лабаз!

Фатит смекалки
да хитрости —
обмерить, обвесить
да вытрясти.

Гармозы яровчатые
душу веселят,
мужики сноровчатые
пишут векселя.

Водка Ерофеича
споласкивает рот,
купец не робеючи
векселя берет…