Александр Ярославский - Бессмертие

Кровь минут в жилах дня не застыла
И игольчато жадность звенит:
Почему же у губ моей милой
Тень запрета бесцельно следит?
Выйдет ласка в терновой короне,
Как смешной и хороший Христос –
Кто то новые слезы уронит
На усталости ветхий откос…
Эта жизнь, – точно лес многостволый, –
Навсегда хороша и пышна,
Если люди – шумливые пчелы
Наполняют свой улей до дна…
Ах, не нужно же больное трогать –
Ведь расчищена старая гать!
– Хорошо с миллионами в ногу,
Как солдату в парадах шагать!
Ведь дано же откуда то жить им
В плесках солнц и укусах чумы…
– Хочешь завтра безтрепетно выйдем,
С миллионами серых, и мы!

Время мерьте аршином!
Столько-то верст веков!
За шуршащим судьбы кринолином
Скрыт бессмертия пышный альков.
Сколько аршин осталось
Пройти мне по треку лет?
– Ты подымешь иль нет забрало,
Некто в сером, что-б дать ответ?
– Что же, выйду на жизни форум
Суетливой толпе прокричать,
Что со всех сокровеннейших формул
Уже сорвана кем то печать!
Только жизнь все-ж мила одна мне
Трехмерная, здесь, внизу…
Пусть мозги суетятся программней, –
Все же дни муравьями ползут!
Так ведь мало хотел Шершеневич:
Папирос и немножко любви –
Что-ж я лгу, будто я королевич,
Что-б из слов кренделей навить?!
Может я, средь людской мешанины
Также робок в делах своих –
Пристегиваю свои аршины
К миллионам метров чужих,
Чем же я, чем же я виноватей,
Вели в мире, залипшем в крови,
Я хочу трехмерных об'ятий
И трехмерной, простой любви!

Лиловой тканью зазмеился небосвод,
И синий мрак подпер щеку заката.
День, погребенный в мусоре зевот,
Обкраденным ушел аристократом.
Бледнела кумачовая щека
И вот уже, как будто для потехи,
Выходит ночь игриво пощелкать
И звездные и лунные орехи.
Громадный, темно-синий тусклый таз
Висит над миром тяжкий и далекий
Вчера с него струя дождливая лилась,
Как кухонные жирные потеки.
Как будто кто-то в небе небо мыл
И шваброй тер закопченые дали.
Как тысячи язвящих тонких пил,
Сейчас в оркестре скрипки раздражали.
Ансамбль любви, скажу на перечет,
Он страшно прост, несложен, и не тонок:
Я целовал и губы и плечо,
И был доволен, как весной – теленок…
И так всю ночь, до брезжущей зари –
Такой невинно – девственно – лиловой, –
Когда заря с зарею на пари
Готова снова день отметить новый.
Свежо немного… Головная боль,
Иду no улице раскидистой походкой,
В итоги счастья вписан лишний ноль
И дробен шаг нетвердый и нечеткий.
Грохочет деловито ломовой:
Уж слышен звон вокзального трамвая
И вот уж под завесой заревой
Раскинулась умытая Тверская.
Угрюмо раскрываю кошелек:
Сто пятьдесят, как раз; ну что-ж, чудесно! –
Сажусь в трамвай, звонок, потом толчек –
И еду спать к себе домой на Пресню.

Мальчик мой, ты не умрешь! –
Я не смерти тебя родила –
В смерть вонзаю я разума нож,
Что б взорвалась могильная мгла.
Может мне не уйти от сетей.
Только все же победам лишь верьте:
Для тебя, для миллионов детей
Мы добудем, добудем бессмертье!
Что бы спать в колыбельке ты мог,
Я тебя, мой родной, успокою:
Смерти бог – отвратительный бог
Ниспровергнут рассудка рукою!
Я не знаю разломан ли круг,
Всех ли мраков разбрызгали стаю…
Только знай, – даже, если умру –
Я бессмертье тебе завещаю!

Как может быть, когда люблю
Что-б смерть любимого взяла? –
От радостного поцелуя
Его в ничто не скроет мгла!
Пусть жизни звонкому трамваю
Звенеть, звенеть во все края!
Ты слышишь, смерть: я запрещаю
Смотреть на милого, как я!
Так злись больней, так плачь сугубей!
Копи, копи могильный гной, –
Старуха, он тебя не любит.
Он здесь останется со мной!
Кладбища, бойтесь женской мести! –
Не мной ли в блестки жизни верть?
Я с Кюри-Склодовскою вместе
Вонзаю гордо радий в смерть.
Пусть радость-радий смерти в груди
Швырнет бессмертие без смет! –
Запомните, живые люди,
Биокосмический завет!

Запомните, сонные люди.
Усталые or скучных зевот:
Если смерти не будет, –
Просто радость придет!

Упрямые и упорные–
В жизни праздничную проложим тропу,
Вместо церквей – уборные
И покорности тихой – капут!
Не хватает живым ночлежек –
На вокзалах валяются, как скот:
Глаз мой до боли режет
Этот купол и крест вон тот.
Неужели и я послушен?! –
Неужели и я, как все,
Не желаю в церквях конюшен,
Что-б с тоской в небесах висеть?!
Размечу я мечты кулоны,
Точно хлипкий и хлевный хлам:
– Пусть первые – и здесь Наполеоны –
Выступаю по их следам!
Если жизнь так тесна и убога,
Если тягостен узел дней,
То, Господь, потеснитесь немного, –
Пропустите усталых людей!
В динамитном свершений дыме,
В пироксилиновой игре минут
То что наше, – мы сами отнимем,
Что-б создать и комфорт и уют.
Обломаем у времени жало.
Соберем недовольства улов
Выходи-ка, бедняк, из подвала
На штурм церквей и дворцов!

Звонкой жизни делегаты
В ставку смерти держат путь;
Прытких праздников пираты
Занавесят быта муть
Мглою вскормленные черти –
Мутных мраков пастухи –
Стали в ряд у ставки смерти,
Что-б весь день пасти грехи.
А грехов большое стадо,
По примеру всех свиней,
Все бежит куда не надо,
Вдоль всех адовых аллей…
Но на слово скуповаты,
Все-ж в чистилище спешат
Жаркой жизни делегаты,
Что-б пройти в сугубый ад.
Слишком прыток бег их скорый;
В ставке смерти разговор,
Что, де мол, явились воры
У почтенных адских нор!
В непредвиденном ознобе –
Жуть и холод ведь для всех–
Ходит смерть в стихийной злобе,
Прижимая к сердцу грех:
«Что же будет, что же будет,
(Здесь сам чорт не разберет!)
Если эти черти-люди
Даже мне дадут расчет!»
Прытких праздников пираты
Не застрянут на мели! –
Звонкой жизни делегаты
Все в бессмертие вошли!

Женщины дальней планеты
Такие как здесь или нет?
Нужно-ли к ним пешеходить
По космоса лапам?
Может быть здесь попытаться
Затеплить сердца и граниты –
Может быть просто на Невском
Найти мне сегодня Альдонсу?
Нужны ли эти полеты,
Ракетой в планетные страны,
Если так солнечно просто
Можно любить на земле?!
– Все же укусами снов
Искусано сердце живущих–
Снова и снова порыв
Влечет к Дульцинее планетной.
Может быть нет на земле
Ничего Дон-Кихота прекрасней,
Вот и поэтому мы
Мчимся за рыцарем львов,
Что ж, неужели, как он,
Там, за космической гранью,
Будем безумья копьем
Мельницы снова пронзать?!
Женщины дальних планет,
Вы ведь мудрей Дульцинеи –
Знаю на завтра вы к нам
Легкий направите шаг!