Александр Ярославский - Бессмертие

Дирижаблили в тучах чайки,
Крейсировали по воде челны,
Этим утром мы были майки,
Были утром весны полны.
Губы рта олесненного озера
Попирали подошвами ног.
Кегельбанили фразами фразера
Как хотел и кто как только мог.
Опортвейничивались солнечными лучами,
Лежонежась оттоманками из песка,
Наслаждались этим утром.
      Мучь камень
Утрамбованной мостовой. Тоска.

Поглядел в окошко… Там, где прежде пыли
Не обраться было, лужи уже были.
А с небес, где солнце яркое сияло –
Капли дождевые облако бросало.
Там, где зелень листьев тень еще давала –
Нынче осень дерзко зелень ту сорвала.
И стоят уныло голые березы,
И роняют капли – дождевые слезы.
По земле намокшей ветер листья носит,
То подымет кверху, то их книзу бросит.
Воет, как волчиха, волченят сбирая.
Выглянул в окошко: осень золотая.

На диванчике плюшевом ты мечтаешь малиново,
Свои глазки фиалковы в умиленьи закрыв.
– Вот бы платьице сшить…
Ну хотя бы паплиново.
И сидишь одинокая, о работе забыв.
Треплешь грязною ручкою занавес тюлевый
И уж видишь себя с реалистом в саду.
Он зовет, умоляет весь потный, июлевый,
Прогуляться с ним в поле, и ты шепчешь – «Пойду».
Скоблишь пол неокрашенный туфлей, сильно поно –
шенной
И уж полем идешь с ним полоской межи,
Вот сидишь на траве только-только что скошенной,
Та трава на полянке средь муаровой ржи,
Приоткрыла глаза и зардевшись бутончато,
Протянула в мечтах свои руки к нему.
И звучит на губах поцелуй знойнозвончатый
И он шепчет прерывисто: – «Я не в силах… Возьму».
Груди жмешь локотком, скоблишь ножкой усиленней.
Он тебя обнимает, сжимает дрожа.
Наклоняет к земле… ты уже обессилена.
Ты прерывисто дышишь, протестуешь лежа –
Но напрасен протест – платье легкое скинуто,
Снежат белые ножки на душистых цветах…
Но вдруг… вспомнила ты, что ты в платье паплиновом,
И о платье паплиновом зарыдала в мечтах.

Ваня любит Паню,
Паня любит Баню.
Паня пригласила Ваню на кадриль –
Ваня отказался.
Паню пригласили –
Паня согласилась.
Ваня захандрил.
Паня испугалась,
С Ваней об'яснилась.
Ваня бросил Пане
Ревности упрек.
Паня воздержалась…
Лица прояснились.
Видно Ване с Паней
Даже ревность впрок.

Я только раз, о Мета, моя река
В ночь лунную сидел на берегу у моста
И только раз ее в моей рука
Была положена без умысла и просто.
Я только раз, о! всплески тихих волн
В беседе вашей с желтою осокой
Намеки уловил о счастьи высоком
И только им был в ту минуту полн.
Но вряд ли ей понятен был язык,
Который только нам служил для объяснений.
Нет, никогда сердечное стремление
Не выдаст горести присутствием слезы.

Луна плыла… И было то начало
К признанью робкому со стороны ея.
Вода в реке несясь, шипела как змея
И много публики спешило от вокзала.
Что ей сказать в то время – я не знал,
В ответ промолвить что, терялся я невольно
Понятно-ль было ей, что сердцу было больно,
Что за любящего нелюбящий страдал?
Страшился я тогда порывов к поцелуям,
А между тем безумно их желал.
О, знает ли она, что я тогда страдал,
Что крик отчаянья был близок, неминуем.

Наскучило сидеть и мы тогда ушли
И думал я совсем закончить наши встречи.
К чему они теперь, когда ни через речи,
Ни через взгляды частые мы счастья не нашли…
А кто-то в глубине измученной груди
Не знаю для чего рождал иные чувства.
И было на душе в то время как-то пусто,
И счастья я не мог ждать без своей любви.
Я с нею молча шел… Плыла луна высоко.
О, ночи чудный миг, вернешься-ль снова ты?
Пусть нет во мне любви, как у нея глубокой.
Но я не чужд ея прекрасной красоты.

В уединении молчание иным
Покажется пожалуй неуместным,
Но не хотел я быть в минуту ту нечестным,
Лгуном быть не хотел и был зато немым.
Старался уловить дыхание земли,
Чтоб с нею в унисон заставить сердце биться
Я счастьем всей земли хотел тогда упиться,
Раз пробудить его в себе мы не могли.
Напрасные мечты… Обширности земной
Счастливые часы так коротки и малы.
Зачем уста ея в ту ночь так были алы,
А я на них глядел суровою зимой?

Я только раз, о! Мета, моя река,
Пережил эту ночь на берегу высоком,
Мечтал о счастьи великом и глубоком.
Но счастлив только был поверхностно, слегка.

Мое рождение приветствует земля,
Землетрясением и голосу внемля
Природы тайных сил.
Я плакал у могил,
Где предков схоронил
Рождение кляня.
Молчание храня
Бродил пустыней миль
Подобного себе чтоб встретить человека.
Напрасные мечты. – Я долго пробродил
И взор мой отразил
На дне своем полвека.
С рождения поэт,
Бродил я меж планет
С полвека потерял –
Остался недоволен.
Был бедностью Миров
В то время страшно болен,
Но сам без докторов
Пульс жизни измерял.
Я в недрах был земли,
Куда они ушли
12 человек свои грехи скрывая
И там хотел найти…
Нет, там хотел узнать
Возможно ли в земле существованье рая.
Безумие шагов кристальности души
Искать в пластах земли существованье рая.
Я порицаю вас и снова умирая
Я буду уверять: «Они не хороши»
Пытливый детский ум? Но нет, не может быть
Кристальностью души я объясняю это
Желанием ея смысл жизни углубить,
Ну, плюс еще к тому фантазия поэта.
По залам неба я в отчаяньи бродил.
Все та же пустота, посредственность земная.
Нигде подобного себе не находил
И небо покидал о небе же рыдая.
Ушел в нутро себя. И здесь я не нашел
Того, чего хотел… Рыдал со мною Космос.
И я тогда пошел… К греху людей пошел
Раз между ним и мной так был еще прост мост.
Мятежная душа! Не думала ли ты
Искать в грехе людей смысл жизни нашей краткой,
Не думала ли ты, что доля Красоты
И в простоте греха есть, есть и в наслажденья сладком?
Не думаю… Навряд. Ушла ты от греха
Об'ятий сладостных и снова ищешь цели
И снова тянет дух к познаниям верха,
И снова плачешь ты в своей темнице-теле.
О, если бы тебя тогда во все вдохнуть
Одну великую в движенье и инертность.
Я умер бы, но ты могла бы заглянуть
Глазами всех людей в святилище бессмертность.
Могла бы и ввести, Красоты созерцая.
Нашел бы всяк себя, как в зеркале, в других
Не надо бы тогда ни в небе людям рая,
Ни на земле о нем мечтаний дорогих.