Светлана Сурганова - Всё сначала! [litres]

Вскоре после того как меня забрали домой, мамины подруги пришли ее навестить, а заодно познакомиться с новым членом семьи. Принесли шоколадные конфеты. Я сразу запихнула в рот несколько штук, в страхе, что сейчас отнимут. Зажала рот ладошкой, да так и стояла: прожевать не могу, выплюнуть жалко, слезы градом.

Еще я боялась оставаться одна в комнате. Пока мама и бабушка рядом – все в порядке, но стоило им выйти – я заходилась плачем. Даже сквозь сон чувствовала их отсутствие. Боялась, что они уйдут и больше не вернутся. Решили проблему тем, что стали выходить исключительно по одной и никогда не выключали свет полностью – хотя бы маленький ночничок всегда оставляли.

Вследствие ранней сенсорной депривации у меня сформировалась пагубная привычка: сосать большой палец руки. Долго, практически до самой школы, не могли меня от этого отучить. Его и горчицей намазывали, и платком заматывали – чего только ни придумывали – не помогало. Я неизменно отворачивалась к стене и – чмок-чмок-чмок, пока не засну. Соску почему-то не брала. Бабуля и тут выход нашла. Поставила мое раскладное кресло рядом со своей кроватью. Когда наступало время ложиться спать, она протягивала к моей ладошке свой большой шершавый палец. Я обхватывала его, успокаивалась и засыпала.

20.05.2014 г.

Миф… отдаленность временная придает имени мифологичность. И теперь уже только на уровне ощущений, эмоциональной памяти – шершавый большой палец правой руки, который зажимала перед сном, газета Правда в разворот – как надежная ширма, укрывающая половину Зои Михайловны, очки в пластмассовой коричневой оправе, мучительные приступы невролгии и эти спасительные тегретол и финлепсин, аура мудрости, доброты. Возмущение и повышение тона крайне редко. И этот зов домой: «Света, обедать, Света, домой» – из форточки кухни. Ах, как бы я хотела сейчас предстать перед ней, подержать ее за руки, спросить, довольна ли она мною…

Ох, какими друзьями мы были с бабушкой – словами не передать! Я очень ее любила. Она называла меня «наш Светлячок» и узнавала по повороту ключа в замке. Меня восхищала ее доброта, спокойная мудрость, ненапускная серьезная, степенность, несуетливость. Она была полной противоположностью моей маме – человеку крайностей, эмоционально вспыльчивому. Я вспоминаю, как вместо замечаний и одергиваний, когда я разыграюсь и раздухарюсь, бабушка повторяла излюбленную фразу: «Пощипывай себя». Это быстро приводило меня в чувства.

Зоя Михайловна была настоящим кладезем по части колоритных фразеологизмов и идиом. Она запустила в обиход понятие «шкариться» – не то чтобы ссориться, а царапать друг друга меткими замечаниями. Терючок – катушка ниток, вехоть – мочалка: эти слова перекочевали в наш дом с Урала. «Сучи лапками, не сиди, как кокора», – что в переводе означало – не быть инертным, равнодушно наблюдая, как жизнь проходит стороной. А ее присказка: «Не бери в голову. Три к носу» – стала для меня инструкцией по борьбе с неприятностями.

Я никогда не встречала человека преклонного возраста столь гармоничного и самодостаточного, как бабуля. Зоя Михайловна до конца дней оставалась образцом достоинства и рассудительности. Я никогда не слышала от нее старческих причитаний. Сколько себя помню, она постоянно была чем-то занята: домом, хозяйством, мной; много читала, интересовалась сегодняшним днем. Наглядно опровергала бытующее мнение, что с возрастом людям становится скучно жить.

Незабываемыми остаются для меня наши с ней прогулки по Суворовскому проспекту до Заячьего переулка, где находился пункт приема стеклотары. В то время пустые молочные бутылки сдавались. Мы укладывали в сетку-авоську несколько накопившихся бутылок и шли сначала их сдавать, выстояв иногда приличную очередь перед окошком приемщика, а потом на вырученные деньги тут же в бакалее покупали бутылку свежего молока, четвертинку черного хлеба, грамм сто пятьдесят сливочного масла и маленький кусочек сыра – ровно столько, чтобы хватило до завтрашнего дня. Излишков не плодили, в голову не приходило, что можно выбросить продукты.

А как она пила чай! Неторопливо, смакуя, вприкуску с сахарком. Привычный сейчас рафинад появился намного позже. Я не застала сахарных голов, о которых рассказывала Зоя Михайловна. В продаже были большие, угловатые твердые куски сахара. У нас были специальные щипчики. Они мне напоминали нечто среднее между хирургическим инструментом и орудием пыток: блестящие, острые, опасные… Бабушка брала бесформенный кусок, ловкими движениями раскалывала его на маленькие кусочки и складывала их в сахарницу. Чай Зоя Михайловна заваривала всегда сама. Пропаривала чайник, добавляла в грузинский черный байховый щепотку мяты и чабреца, заливала до краев кипятком и укутывала в полотенце. Когда выставляла его на стол – аж крышечка подпрыгивала от жара. Остывший чай Зоя Михайловна не признавала. Он должен «кипеть» на языке.

Традиция чаепития пришла из дореволюционного уклада семьи Сургановых. «Мы – уральские водохлебы», – приговаривала Зоя Михайловна и рассказывала, как ее отец целые вечера после бани проводил у самовара. Медный, дровяной, толстопузый красавец, потрескивая углями, гудел в центре огромного стола. Распаренный, румяный Михаил Николаевич в белоснежной накрахмаленной рубахе садился на резной табурет, клал на колени полотенце и, поддавая жару сапогом перед каждой чашкой, пил чай «до седьмого пота», утирая испарину с лица и шеи.

Бабуля всю жизнь проработала в железнодорожной поликлинике. Оттуда же ушла на пенсию. Ее хотели представить на звание заслуженного врача РСФСР. На собрании выдвигали двоих. Перед началом голосования Зоя Михайловна взяла самоотвод в пользу коллеги, мотивировав это тем, что та старше и на пять лет работает дольше. Великая скромница, ставящая интересы и благополучие других выше собственных. Всегда верно могла поставить диагноз и уберечь от лишних медицинских вмешательств. Например, маленькая, я часто болела ангиной. Мне хотели удалить гланды, но бабушка была против. Говорила: они необходимы! Служат барьером, защищают горло и дыхательные пути от проникновения инфекции. Она настаивала, что при моем низком гемоглобине и плохой свертываемости во время операции может открыться кровотечение. Пошли в клинику, и там врачи лишь подтвердили ее правоту, отказавшись рисковать без необходимости.

Зоя Михайловна дожила до восьмидесяти четырех лет в добром здравии и светлом уме. Ее не стало 20 мая 1991 года…

У нашей семьи есть традиция, провожая гостей, махать им из окна, пока они идут через двор на улицу. Бабуля застудилась на весеннем сквозняке. У нее случился отогенный менингит. Ее прооперировали. Перевели в палату. И вроде бы дело пошло на поправку… Но… развилась тромбэмболия легочной артерии, что и послужило причиной смерти. Мама потом еще долго сокрушалась о том, что так ей и не привезла чай с молоком, о котором она попросила.