Генрих Гейне - Лирика и сатира

«Когда Александр, македонский герой,
С немноголюдной ратью
До Индии прошел войной,
Он пить созвал всю братью.

Так жажда мучила его
В походах от боя до боя,
Что запил он, празднуя торжество,
И помер от запоя.

Вот я — мужчина покрепче, друзья,
И дело продумал до точки:
Чем кончил он, тем начал я, —
Я начал с винной бочки.

Когда хлебнешь, к боевому венцу
Быстрей находишь дорогу.
За чаркой — чарка, и, смотришь, к концу
Весь мир покорен понемногу.

Сидит наш второй Александр и врет
Среди одурелого клира.
Герой продумал наперед
План покоренья мира.

«Эльзас-лотарингцы нам свояки,
Зачем тащить их силой?
Ведь сами идут за коровой телки,
И жеребец за кобылой.

Шампань! Вот эта страна мне милей:
Отчизна винограда!
Чуть выпьешь — в голове светлей
И на душе отрада.

Там ратный дух мой пробудится вновь —
Я в битвах смел и пылок!
И хлопнут пробки, и белая кровь
Польется из бутылок.

И мощь моя брызнет пеной до звезд,
Но высшую цель я вижу:
Хватаю славу я за хвост,
И — полным ходом к Парижу!

Там будет отдых у нас — решено!
Ведь на заставе, у арки,
Без пошлины пропускают вино
Какой угодно марки.

Наставник мой, Аристотель мой
Был попик [23] Гейне издевается над воспитателем короля, бездарным, реакционным богословом Ансильоном, называя его Аристотелем, великим древнегреческим философом, воспитателем Александра Македонского. , но не в Париже,
А в дальней колонии. Он носил
На курточке белые брыжжи.

Он как философ являл собой
Всех антитез сочетанье,
И по своей же системе, увы! —
Он дал мне воспитанье.

Ни рыба, ни мясо — двуполым я стал,
Ни женщина, ни мужчина!
Из диких крайностей наших дней
Дурацкая мешанина.

Я не хорош, но я и не плох,
Ни глуп, ни умен (понятно),
И если сделал шаг вперед,
Тотчас иду обратно.

Я просвещенный обскурант,
Ни жеребец, ни кобыла.
В любви к Софоклу [24] Софокл — великий греческий трагик V в. до н. э. Его трагедия «Антигона» была поставлена в апреле 1842 года в Берлине. и кнуту
Равно исполнен пыла.

Господь Иисус — мой надежный оплот.
И Вакх [25] Вакх — бог вина в античной древности. у меня не в загоне.
Так два антитезные божества
Слились в одной персоне.

«Я в Ниле младенцев топить не велю,
Как фараоны злодеи.
Я не убийца невинных детей,
Не Ирод, тиран Иудеи.

Я, как Христос, люблю детей,
Но жаль, я вижу их редко.
Пускай войдут мои детки, — сперва
Большая швабская детка».

Так молвил король. Камергер побежал
И воротился живо,
И детка швабская за ним
Вошла, склонясь учтиво.

Король сказал: «Ты, конечно, шваб?
Тут нечего стыдиться!» —
«Вы угадали, — ответил шваб, —
Мне выпало швабом родиться».

«Не от семи ли ты швабов [27] Семь швабов — «швабская школа» поэтов-реакционеров, против которой Гейне выступал в своих сатирах. пошел?» —
Спросил король лукаво.
«Мне мог один лишь быть отцом,
Никак не вся орава!»

«Что в этом году? — продолжал король. —
Удачные в Швабии клецки?» —
«Спасибо за память! — ответил шваб, —
У нас удачные клецки».

«А есть великие люди у вас?» —
Король промолвил строго.
«Великих нет в настоящий момент,
Но толстых очень много».

«А много ли Менделю [28] Менцель — реакционный немецкий писатель и журналист, враг Гейне. , — молвил король,—
Пощечин новых лопало?» —
«Спасибо за память, — ответил шваб, —
А разве старых мало?»

Король сказал: «Ты с виду прост,
Однако не глуп на деле».
И шваб ответил: «А это бес
Меня подменил в колыбели!»

«Шваб должен быть, — сказал король, —
Отчизне верным сыном.
Скажи мне правду: отчего
Ты бродишь по чужбинам?»

Шваб молвил: «Репа да салат —
Приевшиеся блюда.
Когда б варила мясо мать,
Я б не бежал оттуда!»

«Проси о милости», — молвил король,
И, пав на колени пред троном,
Шваб вскрикнул: «Верните свободу, сир,
Германцам угнетенным!

Свободным рожден человек, не рабом!
Нельзя калечить природу!
О, сир, верните права людей
Немецкому народу!»

Взволнованный, молча стоял король,
Была красивая сцена.
Шваб рукавом утирал слезу,
Но не вставал с колена.

И молвил король: «Прекрасен твой сон!
Прощай — и будь осторожней!
Ты, друг мой, — лунатик, надо тебе
Двух спутников дать понадежней.

Два верных жандарма проводят тебя
До пограничной охраны.
Ну, надо трогаться, — скоро парад,
Уже гремят барабаны!»

Так трогателен был финал
Сей трогательной встречи.
С тех пор король не впускает детей —
И слышать не хочет их речи.

В Германии, в дорогой отчизне
Растет повсюду древо жизни.
То — вишня. Всех нас тянет к ней,
Но страх перед пугалом все же сильней.

Каждый из нас, точно птица,
Чортовой рожи боится,
Но вишня каждое лето цветет,
И каждый песнь отреченья поет.

Хоть вишня сверху и красна,
Но в косточке смерть затаила она,
Лишь в небе создал вишни
Без косточек всевышний.

Бог сын, бог отец, бог дух святой.
Мы, немцы, чтим их всей душой.
Душа немецкая грустит,
Когда к ним долго не, летит.

Лишь на небе вовеки
Блаженны человеки,
А здесь на земле все грех да беда,
И кислые вишни, и горе всегда.

Немецкий Михель был с давних пор
Байбак, не склонный к проказам,
Но Март и в нем разжег задор:
Он стал выказывать разум.

Каких он чувств явил порыв,
Наш белокурый приятель!
Кричал, приличия забыв,
Что каждый князь — предатель.

И музыку волшебных саг
Уже я слышал всюду.
Я, как глупец, попал впросак,
Почти поверив чуду.

Но ожил старый сброд, а с ним
И старонемецкие флаги.
Пред черно-красно-золотым
Умолкли волшебные саги.