ААА. Ю. Эйхенвальд - Когнитивный диссонанс

В голову нашей барыне, сами собой, начали приходить мысли – типичные мысли женщины, которая, так сказать, «верхним чутьём» осознаёт, что очень скоро состоится серьёзный разговор… разговор, который внесёт

определённость в их отношения,

и тогда…
Таковой разговор, вскоре состоялся.

В один, как говорится, прекрасный день, Пафнутий Феодорович пришёл с цветами и неожиданно смущаясь, заявил, что он очень к ней привязался,

но, в силу неких… обстоятельств,

он не сможет более… бывать, при этом, он сделал рукой движение, каким разгоняют дым от трубки,
поцеловал влажные пальчики

и вышел.

Не то, чтобы барыня

всерьёз надеялась, но…

чтоб вот так, даже не отобедав…

Да ещё и этот, несколько, даже, пожалуй, непристойный, так не вяжущийся с прежним его образом, жест.
Барыня выбежала в соседнюю залу и… её взорам предстали

Таня и Иван Сергеевич,

они сидели более, чем тесно… Возникла неловкая пауза, и барыня, чтобы что-то сказать, тихо произнесла: «Пафнутий Феодорович, больше не сможет у нас бывать» —

«Да, я знаю» – отозвался Иван Сергеевич —

«Его жена, вчера

вернулась из Европы»… Наверное, напрасно он это сказал, для прекрасной половины человечества,
неженатый мужчина – загадка, ребус, над которым интересно поразмышлять, а женатый мужчина – да тут и думать не о чём.

В оправдание Ивану Сергеевичу, нечаянно выдавшему своего друга – начальника, заметим, что появление барыни, его, как-то, смутило, но… не настолько, чтобы проговориться,

что вчера вернулась… и его жена.
Воистину, этот день стал для барыни днём открытий. Как и обещал Пафнутий Феодорович, у неё на многое открылись глаза, и она стала готова применить самые решительные средства.

Да, господа, когда Пафнутий… то есть, она хотела сказать, когда этот мужчина…

ну, тот,

который с Иван Сергеевичем… У неё сразу открылись глаза, барыня, как бы снова впервые Иван Сергеевича увидела и поняла: он, и только ОН!
А он!!!

Коварный!

Ах, Иван Сергеевич, Иван Сергеевич!
Барыня хотела было, для начала, сильно обидеться, но не смогла, на галантного Ивана Сергеевича женщины не умели всерьёз обижаться…
Но, Танька! Экая дрянь! Уж она ли её не кормила, не поила… И, что теперь прикажете с ней делать?!

Отравить! Попросить Пафнутия отправить её в Сибирь…

или утопить, как собаку…

Подобные, утопические, простите за каламбур, мысли занимали и утешали барыню весь вечер.

«Спокойно»! – говорила себе барыня – «Спокойно»…

Но успокоиться она не смогла.

«Успокоишься, тут, когда любимый мужчина… когда мечта всей жизни…
Вместо умной, богатой, ухоженной женщины (одних духов французских рублей на семьдесят)…

А эта девчонка! Что в ней такого! Только что, немного моложе…

Что он в ней нашёл!

Где его глаза»!

К утру, в измученной голове родился, наконец, достойный план: барыня решила выдать Татьяну замуж за Герасима.

«Да-с, Иван Сергеевич! Я за них перед Богом в ответе… А Вам,

Дорогой мой Иван Сергеевич!..

А Вас… Вас…

Я приглашу на свадьбу». Если Герасим, как и положено, воспитанному ребёнку, покорно отнёсся к воле благодетельницы (он только деликатно уточнил размер приданого), то Татьяна отреагировала дерзко, она заявила, что сама «найдёт свою судьбу».

В голове барыни, почему-то, опять возник образ тонущей собаки (вот оно
волшебство классической литературы: неважно, что там было на самом деле, но стоит произнести это таинственное слово: «Му-Му» – образ тонущей псины проявляется в сознании).

Герасим вручил Татьяне цветы, он попытался воззвать к её чувствам, к её уму, он припомнил все, когда-то, счастливые минуты, все совместные игры, все их прежние мечты… Татьяна не реагировала.

«А, твой Иван Сергеевич-то…

женат». – Герасим нарочно сказал это обыденным голосом: опытный игрок, вытаскивает главный козырь не торопясь». —

«Я знаю, ну и что с того». —

«Она знает! Она так спокойно говорит об этом!»

«О, женщины!

Ничтожество – вам имя!» —

трагическим тоном возопил Герасим, (в любительских спектаклях ему особен —
но удавались душещипательные сцены) —

«Я наложу на себя руки! Я уеду в Сибирь! В Америку!

Ты меня больше никогда не увидишь!

Я… Я вызову господина Тургенева на дуэль!» —

«Не говори глупости» – сказала Татьяна – «Иван Сергеевич так хорошо стреляет, что после дуэли, я тебя точно, более никогда не увижу, да только, не будет он с тобой стреляться, ты и сам это знаешь.

Пойми, я хочу жить в Париже, хочу, чтобы меня приглашали в замки, хочу танцевать в Версале с герцогами и маркизами, хочу…» —

Герасим не знал, что и возразить… (интересно, а как бы вы, на это возразили). «А, если хочешь исчезнуть и всё забыть, тебе не в Сибирь иль в Америку надобно – езжай-ка ты,

с новым управляющим в деревню.

Дождей месяца два не было, можно попытаться проехать не дожидаясь замо —
розков. Там тебе и охота, и девки; ты там обо всём забудешь, да и о тебе никто не вспомнит».

«Вот они, нынешние-то женщины,» – написал в тот вечер Герасим. Он, последние три месяца, корпел над трудом, именуемым: «Как сделать сей мир гармоничнее
и что этому мешает».

Гера собирался
отослать это сочинение царю.

«А, что!?
Пусть Батюшка – Царь знает, какие таланты растут в его владениях.
Пусть помнит, на кого можно рассчитывать, кто готов, если надо, занять самые трудные, самые ответственные посты».

Разговор с Татьяной разгорячил Герасима, он писал всю ночь, и к утру его труд
обогатился главами о недостатках воспитанности и послушания в некоторых дворянских семьях, «…каковые недостатки, прямо приводят к неспособности достойно послужить Царю и Отечеству».

Упомянул он и о неумение современной молодёжи ценить любовь и дружбу, в чём, конечно, виновны их воспитатели, ибо, сии качества, должны прививаться с детства.