ААА. Ю. Эйхенвальд - Когнитивный диссонанс

Таковым, в нашем случае, оказался почтмейстер. Он не только, взял на себя риск распечатать конверт, и ознакомиться с посланием (возможно, потому, что отправителем значился, всё же, не князь Курбский), но и переправил сие послание «куда следует», сопроводив, своим собственным комментарием, который по объёму был не менее,

чем «возмутительное послание».

В этом, собственном, послании почтмейстер показал себя зрелым мужем,
чиновником, знающим установленный порядок, радеющим o благе отечества и, между прочим,

достойным более высокого чина.

Сей патриот, начал с заявления, что установление порядка распределения «общественного пирога» – есть прерогатива Государя и никого более.

А уж, прочим, «коим недостало труда родиться в царской семье и дождаться коронации», – саркастически замечал господин почтмейстер, – «надлежит в этой жизни помалкивать и

делать, что велено».

Затем, несколько распалясь, почтмейстер решился более подробно изложить своё видение, а заодно, продемонстрировать разум и памятливость.

Воистину неиссякаема талантами страна наша, вот, извольте, отрывочек: «…наполненной самыми вредными умствованиями, разрушающими покой общественный, умаляющими должное ко
властям уважение, стремящиеся к тому, чтобы произвести в народе негодование против начальников и начальства и, наконец, оскорбительными и неистовыми изражениями против сана и власти царской»…

Вы, наверное, узнали этот текст, это фрагмент указа Матушки Императрицы Екатерины Великой.
Преклоним колени пред её талантом, умом и умением доступно и образно
излагать свои мысли.
Помните,
далее было примерно следующее: «…вина Радищева такова, что он вполне заслуживает смертную казнь, к которой приговорён судом, но… по милосердию и для всеобщей радости по случаю заключения мира со Швецией, смертная казнь заменена ссылкой в Сибирь, в Илимский острог на десятилетнее безъисходное пребывание».

Что ж, милосердие украшает Императрицу, оно же, для иных прочих, может считаться «недопустимой слабостью», а то и «преступным попустительством».
И наш почтмейстер, ни в одной строке не дал заподозрить себя ни в слабости, ни в попустительстве. Почтмейстерское послание излучало конкретику, верноподданность и решимость
«непримиримо бороться с
малейшими проявлениями»…
Слова «чтоб другим неповадно» достойно завершали
перечень предлагаемых мер…
Это было —
крепко сколоченное, послание.
Оно вынуждало соответствующие «органы» профессионально напрячься… И прозябать бы Герасиму в аналоге «Илимского острога», если бы не хлопоты господина Тургенева, у которого, «где надо» имелись связи
не только дружеского характера.

Герасим, как вы помните, был воспитанник барыни, воспитанник, а не родственник. А, когда жандармский чин, спросил барыню: «Правду ли говорят, что он ваш родственник»?
Та, почему-то, разволновавшись, вскрикнула: «Нет, не мой, он родственник! Не мой!» —
Хотела ещё, что-то добавить, но, решила, на всякий случай,
упасть в обморок…
Умение падать в обморок, считалось в те времена, необходимым для образованной и чувствительной дамы, и оно
произвело должное впечатление.

Вам, конечно, непонятно, с каких это пор, жандармы обращают внимание на обмороки допрашиваемых? Объясняю, расследование, «ввиду особой важности и деликатности…»
А, проще говоря, потому, что делопроизводитель занёс «Дело о письме

на Высочайшее имя» в графу
«Переписка Государя Императора»…
Так вот, из-за… «Старательности»… делопроизводителя…
Вы, наверное, заметили, что слово «Старательность» я взял в кавычки;
в данном случае, «Старательность» (в кавычках), отнюдь не намекает на недостаток, именно старательности;
кавычки намекают на «цветистые» выражения, которыми Пафнутий Феодорович и Иван Сергеевич (даром что классик) именовали
старательного делопроизводителя.

Пафнутий Феодорович, впоследствии, даже добился перевода «гроханного делопута» в Тамбов. И, если в Тамбове вам случится столкнуться с примером избыточного старания, «свойственного только идиотам», не удивляйтесь…
Впрочем, мы отвлеклись, «избыток старания» – это почти единственное на —

следие царского режима, с которым нам удалось решительно и навсегда расстаться, и стоит вам, немного отдалиться от города Тамбова, вы наверняка, будете застрахованы от сего недоразумения.
Повторюсь: вследствие «Старательности» делопроизводителя, «Дело…» приобрело «Особый статус» и расследование «онаго» было поручено

господину Тургеневу И.С.
Господин Тургенев попросил барыню не волноваться и,

как следует, всё припомнить. Своего помощника (в ведомстве, которое представлял Иван Сергеевич, не было принято работать без помощника), он убедительно попросил: «не волновать барыню»…

Дескать, он сам осторожно её расспросит, а господин жандарм пусть посидит рядышком, и всё послушает…
Вошла горничная с подносиком, она тоже попросила не волновать хозяйку, и отпробовать

вишнёвой наливочки с пирожками.

Будучи человеком дисциплинированным, а, когда это не противоречит правилам, даже и милосердным, «господин жандарм» волновать и обижать барыню, отнюдь не стал, а господин Тургенев

занялся расследованием.
Мне думается, что, именно слова барыни: «Не мой он»! – Натолкнули Ивана Сергеевича на правильную мысль:

«Если Герасим немой, да ещё, скажем, глухой – с него и спрос невелик»…
Через пару дней Герасим решился поговорить с Танюшей ещё раз.

Результат этого разговора заставил Ивана Сергеевича добавить несколько строк в почти уже готовое донесение, впрочем, об этом чуть позже.
В результате учинённого расследования, «куда надо» отправлено было

донесение.

В донесение сём, среди прочего, было начертано:

«…установлено, что немой и неграмотный дворовый человек, зовомый Герасим, утопил в реке собаку женского рода, того ради, что, по бестолковости, неправильно понял приказ барыни своей: «Убрать сию собаку с глаз долой, чтобы никто её более не видел и не слышал».

Упомянутый Герасим, за неизвиняемую жестокость и отъявленную глупость, отправлен был в деревню под присмотр старосты, но по дурости же, по пути сбежал.

Где он теперь находится, барыня этого отнюдь не ведает, а напротив, просит разыскать и вернуть ей