ААА. Ю. Эйхенвальд - Когнитивный диссонанс

чем вновь. Какое у него терпение и трудолюбие – это поразительно!»
15 июля 1897 года

( обратите внимание, о собственном терпении и трудолюбии – ни слова, всё по «Домострою»: «Жена добрая, трудолюбивая, молчаливая…» )
В момент венчания Софье Андреевне Берс было всего лишь 1 8 лет, а ее жениху – 34.
До знакомства с будущей женой писатель неоднократно… влюблялся.
Желая быть честным со своей будущей супругой, Лев Николаевич, незадолго до свадьбы, отдал ей свои дневники.
В этих дневниках, как вы понимаете, был изложен его немалый опыт в деле совращения с пути истинного благородных дам (о прочих дамах, граф не счёл нужным упоминать).
Ох уж, эти добрые и честные намерения, не ими ли, вымощена дорога в Ад.

Ну зачем, скажите, посвящать юную девицу во все эти… подробности.
Кто знает, как у неё было с тем, что теперь зовётся сексуальным просвещением, возможно, она мечтала о том, что граф будет её носить на руках… и только.
Разве что, граф побаивался, что его друзья, всё разболтают и торопился ознакомить невесту, со своей версией событий.
Вы уже поняли, что Лев Николаевич был не только благородным, но и честным человеком:
с такими жить особенно трудно.
Прошлые похождения мужа бесили графиню и были причиной многих семейных конфликтов.
Однако возмущение Софьи Андреевны было вызвано не только ревностью.
Лев Николаевич рассматривал женщину только и исключительно,
с высоты патриархальных устоев:

«Мода умственная – восхвалять женщин, утверждать, что они не только равны по духовным способностям, но выше мужчин, очень скверная и вредная мода» – объяснял граф.
Из дневника С.А.

«…Вчера вечером меня поразил разговор Л. Н. о женском вопросе. Он и вчера, и всегда против свободы и так называемой равноправности женщины;

вчера же, он вдруг высказал, что у женщины, каким бы делом она ни занималась: учительством, медициной, искусством, – у ней одна цель:

половая любовь. Как она её добьется, так все её занятия летят прахом.
Я возмутилась страшно таким мнением и стала упрекать Льву Николаевичу за его этот вечный циничный… взгляд на женщин.

Я ему сказала, что он потому так смотрел на женщин, что до 34 лет не знал близко ни одной порядочной женщины».
( Гордыня это, матушка Софья Андреевна, как есть, гордыня!

Вы изволите утверждать, что кроме вас, ни одна порядочная женщина не обратила на графа внимания, а, ведь он, в те годы, был… может быть, и не лучше, но точно моложе…)

Обратите внимание, что Л.Н. женился, как раз в 34 года, стало быть, результатом честности Толстого, стало лишь то, что его дражайшая супруга сорок восемь лет «проедала ему плешь» тем, что он всю жизнь «водился с женщинами непорядочными».

Лев Николаевич, будучи человеком правдивым, наверняка, не стал отрицать, что и такие знакомые у него были.

Но, он был ещё и справедливым и не раз пытался отстоять честь своих
прежних возлюбленных —

тщетно,

попытка найти приличные черты у «предыдущих» женщин, никогда не находит понимания

у наших «теперешних». Разумеется, это сердило Льва Николаевича: он-то, давно уже себе всё простил, почти всё забыл и успокоился…

Ну и, рассчитывал на ответное прощение, умиротворение, умиление, но…

Но не учёл Лев, что разъярённую Львицу не успокоить конфеткой, чтобы восстановить тишину и спокойствие, укротителю

понадобится плеть и пистолет.
Из дневника С.А.

«…то отсутствие дружбы, симпатии душ, а не тел, то равнодушное отношение к моей духовной и внутренней жизни, которое так мучает и огорчает меня до сих пор… испортило мне жизнь и за —
ставило… меньше любить теперь моего мужа…

Ночью я плакала от того тяжелого положения несвободы, которое меня тяготит все больше и больше.

Фактически я, конечно, свободна: у меня деньги, лошади, платья – всё есть; уложилась, села и поехала. Я свободна

читать корректуры,

покупать яблоки Л. Н.,

шить платья Саше и блузы мужу, фотографировать его же во всех видах,

заказывать обед,

вести дела своей семьи —

свободна

есть, спать, молчать и покоряться. Но я не свободна думать по-своему,

любить то и тех,

кого и что избрала сама,

идти и ехать, где мне интересно и умственно хорошо;

не свободна заниматься музыкой,
не свободна изгнать из моего дома тех бесчисленных, ненужных, скучных и часто очень дурных людей,

а принимать хороших, талантливых, умных и интересных.
Нам в доме не нужны подобные люди —

с ними надо считаться и стать на равную

ногу;

а у нас любят порабощать и поучать…

И мне не весело, а трудно жить…

И не то слово я употребила:

весело, этого мне не надо, мне нужно

жить содержательно, спокойно,

а я живу нервно,

трудно и малосодержательно».

8 марта 1898 года

(Примечательно, что именно восьмого марта, графиня пожаловалась на

нервную, трудную и малосодержательную жизнь.
Слышите, дамы! Полно вам жаловаться, вы живёте как графиня!)

О подавленном состоянии графини говорили многие, но о причинах сего говорили по-разному.
Старший сын, полагал, это: «расхождение во взглядах,
болезни… ну и завещание». (то есть, дело житейское, да ещё и это завещание).
А, вот, младшая дочь, Сашенька, считала, что попытки матери покончить с собой были
притворством, направленным на то,
чтобы задеть Льва Николаевича.
Намекала, стало быть, дочурка, что матушка… слегка тово…
Приглашенный в Ясную Поляну доктор Россолимо
поставил диагноз:
«Дегенеративная двойная конституция, паранойяльная и истерическая, с преобладанием первой.
В данный момент эпизодическое обострение».

А вот, психиатр Растегаев не выявил «каких-либо психопатологических черт, указывающих на наличность душевного заболевания, ни из наблюдений, ни из бесед с Софьей Андреевной».
(Обычная, знаете ли вещь, одному мужику кажется, что баба эта – «слишком резвая, ненормальная,