Махтумкули - Избранное

Судьба грозит разлукой,
И вера стала мукой;
Завистник длиннорукий
На хлеб твой пялит взгляд.

Муж на коня садится
И мчится, словно птица,
Туда, где кровь струится
И стаи стрел свистят.

Махтумкули едино —
Гора или долина,
А руки ищут сына,
Обнять его хотят…

Якуб, рыдающий, тоскую,
Вреду, воззвав: «Юсуп, Юсуп!»
Не слезы лью, а кровь живую,
В бреду воззвав: «Юсуп. Юсуп?*

Заплакав, небосвод просторный
Со мною делит жребий черный.
Меджнун — глотаю холод горный
Во льду воззвав: «Юсуп, Юсуп!»

Вокруг меня тьма темь ущелий,
Тень пала, тучи налетели;
Двенадцать гор и семь ущелий
Пройду, воззвав: «Юсуп, Юсуп!»

Не шлет Юсуп вестей домашним,
И предан я слезам всегдашним,
Счет городам и встречным башням
Веду, воззвав: «Юсуп, Юсуп!»

Вороний грай мне пал на душу,
Я помрачил моря и сушу.
Фархад — я горную разрушу
Гряду, воззвав: «Юсуп, Юсуп!»

Быть может, он — на дне колодца?
Не он ли лунным светом льется?
Иль в Кербеле Юсуп найдется?
Иду, воззвав: «Юсуп, Юсуп!»

Он стал игрой молвы случайной.
Лечу от розы к розе чайной:
В каком краю разгадку тайны
Найду воззвав: «Юсуп, Юсуп!»

Махтумкули! Твой друг безвинно
Томится скорбью, кличет сына.
Отвечу песней соловьиной,
В саду воззвав: «Юсуп, Юсуп!»

Так сдавило мне грудь, что владыка владык
Прослезится, заплачет при виде меня.
В сердце слезы, и самый нахмуренный лик
Ниц склонится, заплачет при виде меня.

Юность старостью станет — была и прошла,
Знатный бек станет нищим, все спустит дотла,
Каф-гора станет жидким свинцом, а скала
Размягчится, заплачет при виде меня.

Я вздохну — отзовутся другие сердца,
Долго люди потом не поднимут лица,
Станет кошкою тигр, волк смирней, чем овца,
Зверь и птица заплачет при виде меня.

Это Истина нам повелела сама
Быть у всех на виду и любить без ума.
Соловьи онемеют весной, и зима
Возвратится, заплачет при виде меня.

Кто не смыслит в любви, кто страдать не привык.
Предо мною закроет рунами свой лик,
А знакомый с любовью отчается вмиг,
И гробница заплачет при виде меня.

Тот, кто знает Фраги, жертву тысячи бед,
Всякий раз со слезами глядит ему вслед.
Зарыдает счастливец, и радости свет
Омрачится, заплачет при виде меня.

Шестидесяти лет, в год Рыбы, в день Новруза
Смерть моему отцу вдруг преградила путь.
Для мира злобного людская жизнь — обуза,
И рвет он нить ее, пятою став на грудь.

Отец мой никогда жить не мечтал богато,
Он знал, что бренен мир и что презренно злато;
Он тело прикрывал лохмотьями халата;
Его мечта была — на божий рай взглянуть.

Он говорил, что жизнь обречена на муку;
Молясь, блюдя посты, он сокращал разлуку
С обителью святых. И нынче может руку
Друг моего отца к пророку протянуть.

Я взором прозревал небесный дом эренов,
Где нет земных цепей, и рабств земных, и пленов;
Я видел там отца в кругу святых чильтенов!..
Быть с ними ты хотел, отец, — и вечно будь!

Пусть умер человек, — он оставляет имя,
Он тенью призрачной витает меж живыми.
Душа отца живет с бессмертными святыми,
Покой его костей вовеки не спугнуть.

Тебе, Махтумкули, известны тайны эти.
При встрече с мудрыми должны мы быть как дети.
Дружили лучшие с отцом на этом свете
И, значит, обретут к воротам рая путь!

Рок, я встретил тебя, я искал тебя сам,—
Где очей моих свет, мой отец Ааади?
Я швырнул свое сердце неистовым псам:
Где сыновней державы венец — Азади?

Где имам? Я стою, как пустая мечеть.
Где луна? Небесам не дано просветлеть.
Мне потока бездонного не одолеть:
Где спаситель мой, где мой пловец — Азади?

Стали речи мои словно горький дурман,
Пожелтело лицо у меня, как шафран,
Пал на очи мои непроглядный туман.
Где алтарь мой, где мой образец — Азади?

Время, скалы расплавив, обуглило дол,
И живой отлетел, и усопший пришел;
Мертвецы окружили господен престол:
Где народа родного певец — Азади?

Земли стали морями, и кровью — моря,
Хумы — чашами, чаши — загублены зря.
Ремесло мое — горе. Я гибну, горя.
Где покой и отрада сердец — Азади?

Обращается к господу мертвая плоть:
«Хоть единое слово промолви, господь!»
Не угодно создателю смерть побороть.
Где высокого духа творец — Азади?

Точит слезы Хизир и скорбит Сулейман.
Иноверцы рыдают среди мусульман,
Белым паром на небо взошел океан:
Где опора гокленов, боец — Азади?

Рок! тебе ли моей торговать головой,
Иль на горло твое наступлю я ногой,—
Выходи, я тебя вызываю на бой!
Где рейхан мой, где сада жилец — Азади?

Божье ухо оглохло в мой горестный час,
Затвердела земля моя, словно алмаз…
О муллы без Корана, о пиры без глаз!
Где холм праведных, верный борец — Азади?

Рок! ты солнце мое черным платом забрал,
Ты веселье у бедного сердца украл.
Счастья нет для Фраги, веру он потерял.
Где ты, честь моя, где мой отец — Азади?

О, помоги мне, Зюбейда!
Печаль в моих глазах осталась.
Я зарыдал, и навсегда
Кровь жгучая в песках осталась.

Разлукой нанесен удар.
Померк мой соловьиный дар,
Закрылся праздничный базар,
Моя Менгли в слезах осталась.

Мне снится свет блаженных дней,
Мне стыдно пред страной моей;
Душа моя — приют скорбей,
И плоть моя впотьмах осталась.

Боль прибывает, как вода.
Я жил для мира и труда;
Я — мученик, моя беда
В томительных стихах осталась.

В глухие наши времена
Любовь на казнь обречена.
Моя прекрасная луна
В туманных небесах осталась.

Лицо Фраги черным-черно.
Плачь, Зюбейда! Уже давно
Пустеет лавка. В ней темно,
И только пыль в углах осталась.

Из дальних кочевий назад не пришел Абдулла [4] По преданию, родные братья поэта, Абдулла и Мамед-Сапа, погибли в бою с напавшими на туркмен иранскими захватчика-ми; элегия посвящена их гибели. .
Мамеда-Сапу и джигитов тропа увела
На поиски брата. Пустыня следы замела.
Вернулись ходившие с ними. Они не вернулись.