Сильвен Тессон - Лето с Гомером

Но физическая сила, будь она признаком знатного происхождения или приобретенной в пылу сражений, слишком ценна, чтобы растрачивать ее попусту. В начале «Илиады» гнев Ахиллеса выдает в нем человека, безнадежно зацикленного на своей обиде. От обиды он переходит к неистовству. Ахиллес не может претендовать на вступление в пантеон настоящих героев. Чрезмерность и пагубное промедление этого полубога не делают его примером.

Нередко можно видеть, как герой хвалится своей жестокостью и тут же падает, сраженный копьем. В античном мире слепая сила не является недостатком. Сегодня же она нас пугает, мораль не одобряет ее, культура презирает, а право осуждает.

кричит сын Ликаонов, попав стрелой в Диомеда («Илиада», V, 102–105).

А Гектор бахвалится перед Аяксом:

Помимо силы у гомеровского героя есть еще красота. Его доблесть пропорциональна его великолепию. Греки видели связь между физической силой, нравственными ценностями и совершенством черт. Древнегреческое выражение «калос кагатос» [39] В контексте воинской доблести это выражение может переводиться как «прекрасный и смелый». свидетельствует о том, что мужество рождается от красоты. Лицо человека являлось отражением его внутренней гармонии. Если мы красивы, значит и мужественны, утверждала логика того времени. Спросите об этом у пантер, тигриц или львиц, они не будут вам возражать.

Гектор упрекает Париса в отказе от сражения с Менелаем. Его юная красота не может должным образом скрыть его бессилие:

Главная задача греческого героя – снискать себе доброе имя. Можно умирать спокойно, если последующие поколения будут о тебе вспоминать. Греки понимали абсурдность жизни: не успев родиться, мы движемся к смерти, живем слишком быстро. В этом коротком временном интервале между небытием до и небытием после есть не так много времени для совершения поступка, для хорошей жизни и прекрасной смерти .

Поэтому слава является самым коротким путем к коллективной памяти.

Гомер проложил этот путь для некоторых героев: несмотря на усилия некоторых деятелей образования по саботажу этого культурного наследия, мы все еще говорим об Аяксе, Диомеде, Ахиллесе и Менелае. Они все еще с нами. Они среди нас. Мы их не забыли благодаря этой поэме:

уверяет себя Гектор перед сражением с Ахиллесом («Илиада», XXII, 304–305). А ведь Гектор – самый человечный из всех героев, самый разумный и лучше всего приспособленный к нормальной человеческой жизни. Мольба Гектора была услышана. Бьюсь об заклад, что некоторые из моих читателей носят его имя.

Если высшая цель – это коллективная память, значит, главный враг – забвение. Смерть не так важна, она придет в любом случае. Война не так важна, ее нельзя избежать. Физическое страдание не так важно, это общий удел. Но древний грек боится безвестности. Гибель в море – наихудший вид смерти. Море поглощает вас, окутывая вуалью молчания.

Греческий героизм не может удовлетвориться театральным эффектом, он рассчитывает на вечную память. Блеск подвига без памяти будущих поколений – это как разрыв петарды в пустоте.

Когда Телемак встречает Нестора и просит его рассказать ему об отце, этот старый боевой товарищ Одиссея дает ему ключ к успеху:

Пенелопа тоже не столько опасается смерти своего сына, сколько его бесславной гибели:

Даже Афина озабочена этим и выводит Телемака из его детского оцепенения:

Ханна Арендт видела в славе (kleos) возможность для людей достичь некоторой степени божественности, возможность быть включенным в пантеон человечества. Сцены битв в «Илиаде», сцены литературного героизма, обладают исключительным значением. Они открывают возможность избежать идиотизма настоящего, абсурдности человеческого положения, хрупкости его существования. Когда вы встаете под знамена, вам остается одно – чтобы будущие поколения вспоминали о вас.

Но есть кое-что похуже непопадания в Историю: забвение самого себя. Одиссей попытается убежать от чудовищ и волшебниц, желающих сбить его с пути. «Одиссея» – это трактат о побеге. Нужно освободиться от объятий Калипсо, предлагающей ему стать богом (тогда он забыл бы о том, что он – человек), убежать от лотофагов, раздающих на одинокой скале наркотики (он забыл бы о человеческих страданиях), убежать от завораживающих сирен (он забыл бы, что человек должен быть воздержанным ) или Цирцеи, превращающей своих любовников в свиней (он забыл бы свой облик).

В одном эпизоде «Одиссеи» дается проекция земного существования на человеческую память. Одиссей оказывается на пиру царя феаков. Не зная о присутствии Одиссея, аэд рассказывает о его конфликте с Ахиллесом. Из уст барда Одиссей слышит свою собственную историю. Это момент изобретения греками литературы! Ведь литература – это разговор об отсутствующих! Одиссей вошел в историю. Он преодолел реку забвения. Стал частью памяти. Получил свое законное место в космосе среди звезд и планет, которые де-факто обладают бессмертием.

Позднее греки классического периода найдут другой способ войти в бессмертие: через строительство городов, создание произведений искусства, изобретение политических систем и законов, которые будут рассматриваться как совершенные, а значит, как нетленные. В некоторых азиатских традициях появятся мифы о перевоплощении, призванные избавить человека от ощущения, что он на этой земле всего лишь мимолетная тень. Затем возникнут иудейские и христианские монотеистические сказки, лечащие эту тревогу обещанием рая каждому, даже самому негероическому человеку – и ему-то как раз в первую очередь: «Блаженные нищие духом, ибо их есть Царствие небесное». Заповеди блаженства являются полной противоположностью греческого учения о героизме.