Клементина Бове - Ужель та самая Татьяна? [litres]

Туда б охотно заглянул и ты!

Полезнейших в нём много есть вещичек,

Но главное – там продают мечты.

В том магазинчике Татьяна и жилец,

И – одновременно – клиент и продавец.

– Приветствую, мадам, я хотела бы, если вы не против, граммик красоты Евгения. Ну, вот хоть родинку с его шеи. Да-да, как раз эту самую, похожую на горошинку перца. Спасибо.

Это чтобы украсить мечту мою: именно туда я хочу его поцеловать.

– А не хотите ли бокал его любимых выражений?

– Сегодня вечером я сыграю маленькую пьеску: и как раз выдумываю, какой у меня с ним там получится разговор…

Но ведь мечта и хмельной, и взрывоопасной бывает, с надписью красной строкою: «Беречь от детей!». Вот и сегодня, после обеда, – он взял её руку, чтобы поближе крохотные часики рассмотреть. И вот пожалуйста вам, в тот же вечер:

– Мне, пожалуйста, один экземплярчик Ощущения двух его пальцев, сжавших моё запястье.

– О-ля-ля! Вы уверены?

– Ваши комментарии – мимо.

– А вам известно, что после такого приобретения вам гарантирована бессонница до половины четвёртого утра?!

– Знаю. Но мне это необходимо.

– Должна предупредить вас: это уже почти наркомания!

– Я подумаю.

– Ладно.

Если уж вы настаиваете, соблаговолите хотя бы прочесть инструкцию и соблюдать все предосторожности.

– Непременно прочту, спасибо.

Но наконец негаданно-нежданно

Яд самый страшный отравил Татьяну.

Хотела рассказать ему за чаем

Фантазию о бабочках печальных:

Дела у белых бабочек так плохи —

Всё из-за выбросов промышленной эпохи…

Вдруг сразу стало ей не до игры.

И мир придуманный летит в тартарары!

А случилось совсем простое дело.

Евгений снимал пуловер, и то, что было под ним, высоко задралось —

Сбегающую от пупка к пряжке ремня

Будто её угольком кто нанёс

И ниже,

ниже.

Докуда?

Дотуда.

Вниз,

под брюки,

о чёрт возьми,

SOS!

Я рассказать ему о белых бабочках хотела…

Но есть ведь бабочки и чёрные.

О, что за чушь несу я…

И Татьяна вдруг выдаёт:

«Всему виной промышленные революции —

Сажа, копоть и фабричные поллюции.

От них крылья бабочек становятся чёрными,

А белые стены домов – закопчёнными».

«А дальше? – спрашивает Евгений. – До этого момента я тебя понял».

«Дым труб заводских коптил уж так давно.

Что стало в городах совсем-совсем темно…»

Евгений смотрит ободряюще.

Но чёрная змейка волос снова исчезла под футболкой, оставив лишь дурацкий след на сетчатке её глаза.

Браво! Татьяна довольна собой:

Всё-таки я овладела ситуацией

Теперь же с сетчатки моей, сатана,

Изыди!

Мне вечером будет нужна

Эта картинка

Будет она

Аксессуаром моих ночных грёз

Вот когда это будет всерьёз

«Но ведь белого в чёрное превращение —

Теории эволюции подтверждение…

Как твоё мнение?»

Евгений же, внимательно послушав:

«Коль чёрен мир – то в нём черны все души».

Сам забавляется при этом от души.

Промышленный кошмар. Печальная картина!

Но ты-то отчего краснее гренадина?

Ну-ну – а ей веселье… хоть пляши.

Красна как маков цвет Татьяна; ей бы впору,

Как бабочке, в сад упорхнуть иль превратиться в штору.

Желание под стать хамелеону —

Да кто ж его не испытал во время оно,

Сказав, бывало, что-то невпопад —

И вот смущаются, краснеют и твердят:

«Ой, дайте выйти мне. Ой, только б превратиться

Мне в невидимку иль сквозь землю провалиться».

Сама бывала в положении таком —

Чего не ляпнешь за столом, бывало,

Сидишь и думаешь: «А что потом?

Ах, только б не было скандала!»

А жаль, что попросту не скажешь кавалеру:

«Как твой живот красив». Во всём знать надо меру.

Но дело к ночи. Не отступают видения,

Возрастают и сожаления, и угрызения;

Ходит Татьяна по спальне

Туда и сюда.

Бодрствуя уж привыкла она встречать все рассветы,

Ей не спится никак и противно это.

Ну, вот ещё сто шагов. Снова счёт:

Десять по десять. И снова, и снова, и вот:

Сто шагов один второй гарнизон ночной порой ходит так армейский строй сто шагов один второй так я сто шагов иду что ещё я в нём найду и военный чеканя шаг сердца ритм держу я так в сердце я хочу порядок навести убрать осадок неприятный спать покой ах почему же он такой нет не думать о линии нарисованной углём и пусть больше никто не щиплет меня за сердечную мышцу ай-ай-ай нет нет нет спать спать спать бай бай бай

Но это всё равно, что считать верблюдов.

Бессонница непобедима.

Татьяне невыносимо.

Теперь ещё и ноги болят.

Спать не хочется. Хоть ты тресни.

Она устала, как будто в стрессе.

А перед глазами Евгений стоит…

И вдруг она сама себе говорит:

Так ведь ты могла ему всё сказать! А теперь случай упущен… Нет – я напишу ему письмо. Честное. Искреннее. Прямое.

Сейчас , думает она. Сейчас я напишу ему письмо красоты несказанной.

Чтоб не думать об этой змейке волос, сбегающей в брюки…

Настоящее письмо! Опрометью она бежит к столу и хватает шариковую ручку.

Такому умнику письмо чем странней,

Тем в нём сильнее вызовет волненье.

И как тут обойтись без примечаний,

И остраненья, и отождествленья?..

М-да, что-нибудь высокодуховное. Она должна блеснуть тонкостью. Он любит ссылки и цитаты? Да пусть хоть объестся – она составит ему письмо из сплошных цитат. И давай-ка развлекись, напряженно вспоминая, что и откуда!

А ещё – восхитись эрудицией Татьяны.

И – догадайся о тех чувствах, которые она там не выразила…

Несколько раз начинает Татьяна письмо,

Всех вспоминая великих поэтов;

Черновиков для истории не сохранилось —

Но к трем часам вот что у неё получилось:

Мой дорогой Евгений, милый и желанный,

Я часто вижу сон, волнующий и странный:

Вздыхаю я – трепещешь нервно ты;

Ношу в себе тебя как раненая птица,

А ты становишься новей, неузнаваем…

Ты знаешь, как неистово бывает ожиданье?

Ты – мускуса зерно и невидимка,

И пылкость и почтение в душе

И бесконечная любовь до гроба,

Но даже время не изменит сердца.

Татьяна смотрит на свою поделку.

Чего кривить душою? Не ахти.

Не удаётся ей, как ни крути:

Всё для стиха классического мелко,

И смысла мало, а служебных слов

Хоть отбавляй… но сей приём не нов —

Он тут для соблюдения размера,

Который всё равно не соблюдён.

Но главное – уж слишком прёт манера,