Йост Вондел - Трагедии

Но, как справедливо заметил Б. Р. Виппер, "когда представители стиля барокко опирались на теорию, то это была классицистическая теория", поскольку — по крайней мере, в Нидерландах — теории барокко не существовало. Но формальный классицизм Вондела, преемника великих нидерландских гуманистов, в той мере, в какой он присущ его творчеству, — так, античных авторов Вондел перелагал на нидерландский язык правильным александрийским стихом, притом подчиняясь "романской" просодической традиции стяжения стыкующихся гласных, в чем коренное отличие его александрин от александрин его последователей в Германии Мартина Опица и Андреаса Грифиуса, — был продиктован не одной лишь верностью традиции и не теоретическим "голодом". И творческий метод (выражаясь нынешним языком), и богатейший жанровый арсенал, и всю палитру поэтических средств ставил Вондел на службу своему времени. В иносказательной форме библейской или мифологической трагедии, эпической поэмы, оды, сатиры он находил повод говорить о самом животрепещущем, самом насущном, порою вопреки мнению и действиям власть предержащих. Поэт и драматург сумел по-своему выразить некоторые из тех принципиальных мыслей о мире, об обществе и человеке, которые тревожили философов-рационалистов его эпохи — Гоббса, Декарта, Спинозу. Именно в философском, гносеологическом плане, в анализе соотношения рационального и иррационального нужно искать самую глубинную основу синтеза барокко и классицизма у Вондела.

В ранний период творчества, особенно в 1620- 1630-е годы, выучив в свои 33 года латынь, Вондел увлекался Сенекой, по трагедиям которого изучал драматургическое ремесло, перерабатывал их — его трагедия "Амстердамская Гекуба" (1625) представляет собою переделку "Троянок" Сенеки, его "Ипполит" (1628) — переработанная "Федра". Видимо, на сюжет Сенеки была написана уничтоженная Вонделом трагедия "Мессалина". Но куда важней для понимания Вондела не прямое влияние на него Сенеки, а опосредствованное, шедшее через латинские драмы Гро-ция: позднюю драму Гроция "Софомпанеас" (о просвещенном правлении Иосифа в Египте) Вондел перевел на нидерландский язык (1635 г.) с прямым указанием на первоисточник; ранний Гроциев "Адам изгнанный" лег в основу публикуемой ныне на русском языке трилогии "о гибели первого мира" [392].

Однако между творчеством и мировоззрением Бонде ла и Гроция следует усматривать нечто большее, чем просто влияние, связанное с их личной дружбой. Мировоззренчески наследуя "христианскому" гуманизму Эразма Роттердамского, Гроций глубоко воздействовал на духовное становление Вондела. Мысли Гроция о веротерпимости, единстве церкви, войне и мире, народном суверенитете можно найти у Вондела повсюду. Гроций и Вондел познакомились, вероятно, когда Гроций, после романтического бегства из своего заточения в замке Левенстейн, прожив десять лет во Франции, в самом конце 1631 г. возвратился в Амстердам; в апреле 1632 г. ему, однако, снова пришлось эмигрировать. Вондел и Гроций много встречались в Амстердаме в 1634 г., когда Гроций, уже в качестве посла шведской королевы Кристины во Франции, по пути в Париж провел на родине несколько месяцев. Гроцию посвящен целый ряд произведений Вондела, в том числе знаменитая "национальная" драма "Гейсбрехт ван Амстел" (1637 г.). В 1645 г., вскоре после смерти Гроция, попавшего в кораблекрушение на обратном пути из Швеции, Вондел переводит с латыни одно из его теологических сочинений, названное им "Завещание Гроция". С Грецией в душе (иной раа, видимо, и с драмой Гроция в руках) будет создавать Вондел свою последнюю трилогию. Но сейчас возвратимся в 1620-е годы.

События 1619 г., казнь 72-летнего "великого пенсионария" так потрясли Вондела, что он, по свидетельству его первого биографа и ученика Герардта Брандта, "был поражен стойким недугом слабости, который изнурил его дух и возбудил в нем желание смерти". Все труднее давалось ему и другое — совмещать свое призвание с ригористической верой отцов. Хотя меннониты избрали его в 1616 г. своим дьяконом, его вхождение в камеру риторов "Белая лаванда", а с 1617 г. — в созданную врачом Самюэлом Костером "Нидерландскую академию" воспринималось неодобрительно. Вондел переживал тяжелый духовный кризис, как это бывает всегда, когда жизнь заставляет ломать свои убеждения.

Вондел не мог оставаться меннонитом и заниматься стихотворством — для секты, к которой принадлежали его родители, были характерны тяжкие нравственные вериги (нередко, впрочем, лицемерные [393]) и, в частности, нетерпимость к театру. С 1621 г. Вондел не принадлежит ни к какой церковной общине. Тогда же он занял позицию деятельного защитника арминианства и веротерпимости, противника кальвинистской догмы предопределения и ее "кровавого триумфа". Выступая вообще против всякого догматизма, насилия над личностью, в защиту свободомыслия, Вондел одновременно бросил вызов и оранжистам, сторонникам дома Оранских, своекорыстно использовавшим религиозную распрю и недовольство народа антипатриотизмом и стяжательством купеческой олигархии (стоявшей, как уже говорилось, за спиной арминианства). Вехой на этом тернистом пути стала написанная сразу после смерти Маурица Оранского драма "Паламед, или Умерщвленная невинность" (1625). Повествуя о плачевной судьбе оклеветанного Одиссеем героя Паламеда, — о котором, кстати, у Гомера нет ни слова, — Вондел прозрачно и подробно рассказал историю расправы над Йоаиом Олденбарневелтом. Сюжет и персонажи были выписаны настолько узнаваемо (для верности Паламед на титульной гравюре был наделен чертами Олденбарневелта), что разразился скандал. Вондела обвинили в оскорблении главы государства; спасаясь от ареста, он укрылся в доме старшей сестры Кдеменции, а затем в одной из окрестных деревень. Только заступничество амстердамского магистрата, отстаивающего привилегии города, спасло Вондела от трагической участи его героя, и дело кончилось штрафом в 300 гульденов. У Вондела, однако, были не только заступники, но и единомышленники. Один из них — поэт и драматург, глава "Нидерландской академии" Самюэл Костер (15791665), в своих произведениях, особенно же в трагедиях на античные сюжеты ("Итис", 1614; "Ифигения", 1617, и др.), выражавший, по словам Ф. Хельвальда, "неукротимое отвращение ко всякому деспотизму, особенно к церковному, к ханжеству попов и политиков, осуществляющих за счет народа своекорыстные планы" [394]. Доставало в них и прямых выпадов против кальвинистской ортодоксии; так, в жреце Калхасе заклеймен небезызвестный гомарист Смаут, позже выведенный и Вонделом в сатире "Развратники в курятнике" (см. примеч. на с. 542 наст. изд.).

Голландия XVII в. была богатой покровительницей искусства и науки, она дала убежище прогрессивным европейским философам Рене Декарту, Пьеру Бейлю, Джону Локку. Но в ней же преследовали Гуго Греция, Уриэля Акосту, Бенедикта Спинозу, здесь умер в бедности Рембрандт. К теме Олденбарневелта Вондел возвращался снова и снова — через шесть лет он пишет поэму "Времена года Йоана ван Олденбарневелта", 1657 г., когда Вонделу было уже 70 лет, помечено его стихотворение "Посошок Йоана ван Олденбарневелта" (См. наст, изд., с. 325). Заметим, что Вондел — и в силу политических привязанностей, и в силу творческого темперамента — идеализирует своего героя как великомученика; в действительности "великий пенсионарий" отнюдь не был столь благостен, отличался диктаторскими замашками, которых побаивались купеческие олигархии Амстердама, почему и не поддержали его фракцию в решающий момент, пожертвовав его головой во спасение собственных интересов.