Бертольд Брехт - Стихотворения. Рассказы. Пьесы

Но мы потребовали свободу рук
Не для того, чтоб его обнять, а чтобы вышибить
Канистру из его грязных лап.
Даже самые узкие лбы,
За которыми скрыта
Преданность делу мира,
Ближе к искусству, чем «почитатель искусства»,
Который прежде всего чтит
Искусство войны.

Как можно построить великий порядок
Без мудрости масс? Кто не считается с ними,
Не в силах путь указать
Миллионам людей.

Великие учителя!
Произнося речи, не затыкайте ушей.

Утомленный поливкой деревьев,
Я как-то зашел в заброшенную теплицу.
Там в тени порвавшейся парусины
Лежали остатки редких цветов.

Еще стояла аппаратура —
Сооружение из досок и железной решетки, —
Еще поддерживали нитки
Сникшие от жажды, бледные стебельки,
Еще были заметны
Прежних дней усердье и искусство умелых рук.
Под навесом шатра
Дрожали тени барвинков —
Они не требуют ухода, питаясь бесплатным дождем.
Но, конечно же, сразу погибли
Прекрасно-изнеженные…

Садовник сказал мне:
— Ваш пес ловок, умен
И куплен
С целью охраны садов.
А вы его воспитали
По несуразному принципу:
«Собака — друг человека».
Не понимаю, за что
Он получает жратву?

Когда-нибудь, когда будет время,
Мы передумаем мысли всех мыслителей всех времен,
Посмотрим картины всех мастеров,
Посмеемся над шутками всех шутников,
Поухаживаем за всеми женщинами,
Вразумим всех мужчин.

Мне не нужно надгробия, но
Если вам для меня оно нужно,
Я хочу, чтоб на нем была надпись:
«Он давал предложения. Мы
Принимали их».
И почтила бы надпись такая
Всех нас.

Стоя за письменным пультом,
Я вижу через окно
    в саду моем куст бузины —
Смешение черного с красным.
И мне вспоминается вдруг
Куст бузины моей юности, в Аугсбурге.
Много минут я стою в самом серьезном раздумье:
Пойти ли к столу за очками,
Чтобы еще раз увидеть
Черные ягоды на ярко-красных ветвях?

Когда в белой больничной палате
Я проснулся под утро
И услышал пенье дрозда,
В тот момент стало мне ясно, что с недавней поры
Я утратил уже страх смерти. Ведь после нее никогда
Не будет мне плохо, поскольку
Не будет меня самого. И я с радостью слушал
Пенье дрозда, которое будет.
Когда не будет меня.

Радостно вкушать мясо, сочный кусок говядины,
Заедать его хлебом ржаным, пропеченным, душистым
И сыром, от здоровенного круга отломанным,
Запивая большими глотками холодного пива, — все это
Считается низменным, но кажется мне, что в могиле
Лежать, не изведав при жизни
Вкуса свежего мяса, бесчеловечно.
И это говорю я, который
Всю жизнь был плохим едоком.

Значит, с жизнью надо примириться,
Утешаясь тем, что так всегда и жили?
И страдать от жажды, лишь бы не напиться
Из чужих бокалов в пене изобилья?

Значит, лучше мерзнуть нам за дверью,
Чем врываться в их дома без приглашенья,
Раз великим господам ни в коей мере
Не угодно избавлять нас от лишений?

Или все же лучше нам подняться
На защиту радостей, больших и малых,
И, заставив всех творящих зло убраться,
Мир построить на совсем иных началах?!

Я сижу на обочине шоссе.
Шофер заменяет колесо.
Мне не по душе там, где я был.
Мне не по душе там, где я буду.
Почему я смотрю на замену колеса
С нетерпением?

У озера, меж тополем и елью,
Я знаю сад, стеною окруженный.
Цветами он искусно так засажен,
Что с марта весь до октября в цвету.

Здесь изредка я отдыхаю утром,
И каждый раз мечтаю, чтоб и я,
В плохую ли, хорошую погоду,
Всегда был людям чем-нибудь приятен.

Тарелки с грохотом ставятся на стол,
Так что выплескивается суп.
Резким голосом
Подается команда: на обед стройся!

Прусский орел
Загоняет птенцам
Пищу в клювы.

Жаркий день. На коленях папка с бумагой.
Я сижу в беседке. Вижу зеленую лодку
За кустами ивы, На корме
Толстая монахиня, плотно укутанная. Перед ней
Пожилой человек в купальнике, — наверное, священник.
Весла в руках ребенка. Он гребет
Изо всех сил. «Как прежде, — подумал я. —
Совсем как в прежние времена!»

Маленький дом под деревьями на берегу озера.
Дым поднимается над крышей.
Если б не он,
Как безотрадны были бы
Дом, деревья и озеро.

Сегодня ночью во сне
Я видел сильную бурю.
Она сотрясала строенья,
Железные рушила балки,
Железную крышу снесла.
Но все, что было из дерева,
Гнулось и уцелело.

На рассвете
Ели кажутся медными…
Такими я видел их
Полстолетья назад,
Перед двумя мировыми войнами,
Молодыми глазами.

Обливаясь потом, он наклоняется за хворостом.
Он головой отгоняет комаров и, сжав коленями ветки,
С трудом перевязывает охапку. Кряхтя,
Он поднимается и вытягивает руку, проверяя,
Не пошел ли дождь. Рука вытянута…
Да это же он —
Эсэсовца жест зловещий.

В те времена
Здесь все было иначе.
Жена мясника может подтвердить.
У почтальона слишком уж прямая походка,
А кем был электрик?