Евгений Афанасьев - Угол зрения

А больше всего по душе Роме дедушкины кролики. Любит он их кормить свежей зелёной травой. Едят, перебирают челюстями быстро-быстро и глазками так ласково посматривают — будто благодарят. Есть среди них один кусачий, но и с ним Рома нашёл общий язык. Овцы и корова — не то, на руки не возьмёшь. Не погладишь. Да и больно уж непослушные.

Вообще-то Рома себя уже считает взрослым, хотя и в детский садик ходит. Есть у него свой настоящий трёхколёсный велосипед. Садится на него как заправский гонщик и совершает виражи вокруг дома. Можно бы и по улице, но там уж больно много ям да колдобин. Говорят, скоро и по деревне проложат асфальт. Хорошо это или плохо будет, Рома затрудняется сказать. Вообще-то ему больше по душе нежная зелень деревенской пожни.

Нравится Роме смотреть, когда на поле за домом приезжает трактор. Идёт он, грохочет мотором, а сзади плугов — тёмные полосы земли переворачиваются. Или косить начнёт — трава сзади косилки ложится рядами ровно, будто зелёная лента. Бывал с бабушкой и на ферме. Там теперь за людей делают всё машины. Молоко прямо от коров идёт по молокопроводу в большую цистерну. А потом его увозят на молокозавод. Молоко Рома любит — вкусное оно, а теперь знает, как его получают.

Видал и как дед дуги гнёт — приспособление у него такое есть. В те дуги запрягают лошадей. А лошадей Рома видел всего несколько раз — мало их осталось. А хотелось бы прокатиться. А лучше — на тракторе. Он, говорят, за сто лошадей может работать. На нём можно и пахать, и сеять, и хлеб убирать. Рома решил: когда вырастет, станет механизатором. Так и сказал недавно дедушке с бабушкой: не поеду зимой в город в детский сад — у вас в деревне останусь!

Впервые мы встретились с Сашей лет тридцать назад. В те годы на селе появилось звуковое кино. Как на праздник шли мы, деревенские мальчишки, в соседнюю деревню, сжимая пятаки, выпрошенные у матерей, чтобы посмотреть «Чапаева», «Щорса», «Броненосец Потёмкин». В тот вечер в Страшеве показывали звуковой фильм «Путёвка в жизнь». Клуб был битком набит, и нас не пускали. Кое-кому из ребят удалось проскользнуть через форточку. Набрался смелости и я. Но только успел просунуть голову, как чья-то большая и сильная рука легла на меня:

— Ты это куда?

Я замер. Украдкой повернул голову и увидел добрые, насмешливые глаза. Кино в тот вечер так и не посмотрел, убежал. Зато потом не пропускал ни одной кинокартины, которые показывал Саша Лукин.

Любил я смотреть, как он кудесничает возле аппарата. Один миг — и ожили на экране легендарные герои, дальние чудесные страны, и мы, как завороженные, смотрели, смотрели… А по дороге домой нам казалось, что небо — это не небо, а беспредельное море, и облака — не облака, а те далёкие таинственные острова, и дорога ведёт нас к этим неведомым странам, к невероятным приключениям.

Потом — война. Трудное было время. Под Вязьмой часть, в которой Саша служил, попала в окружение. Очнулся — кругом колючая проволока… Смерть. «Бежать! Во что бы то ни стало бежать!» — первое, что он успел подумать, и снова потерял сознание.

Долго выхаживали Сашу товарищи. И могучий организм победил. Смерть отступила.

…Тёмная ночь. Между рядами колючей проволоки медленно движется фигура немецкого часового. Вот он дошёл до поворота. Сверкнула зажигалка. Светлячок сигареты поплыл обратно. И вдруг исчез. Не видно уже и тёмной фигуры. Во мраке мелькнуло несколько теней. Хрустнула где-то ветка. И снова тишина.

…К утру друзья были уже далеко. Жгло в груди. Воспалённые губы шептали: «Пить!» А над головой ласково шумел вековой бор. Здесь в лесу Сашу Лукина с друзьями подобрали смоленские партизаны.

Горела земля под ногами оккупантов. Эхо взрывов потрясало леса. Летели в воздух мосты, кувыркались под откос вражеские эшелоны. А с востока поднималось исполинское зарево. Всё явственнее, слышнее канонада, всё сильнее захлёстывает сердце радость: «Свои!»

И вот он — незабываемый день! Первый краснозвёздный танк! Летит в небо, раскинув по-детски руки, побледневший от радости и испуга голубоглазый парень в танкистском шлеме: «Не убейте же! Черти!»

Снова армия. Снова свои. Крепко сжал Саша автомат. Гитлеровские полчища отступали. Всё голубее становилось небо. Всё ближе день победы. В одном из боёв вражеская пуля снова сразила рядового Александра Лукина.

…Как тяжело и обидно видеть над собой ясное небо, знать, что где-то рядом свои, товарищи, и лежать беспомощным, неподвижным. В воспалённом мозгу мелькают образы из прошлого. Вот рядом, словно из тумана, выросла девушка, та, далёкая, из невозвратимой юности. Но почему она здесь? И почему у неё усы? Какие грубые сапоги! А взгляд? Где же он видел этот взгляд? И вдруг… страшная тупая боль калёным железом прошила мозг.

…Так-так — стучат на стыках колёса. Каждый стук отдаётся острой болью в истерзанном теле. Вокруг темно. Духота. Тело одеревенело. Попробовал пошевелиться и заскрежетал зубами от боли — руки были связаны колючей проволокой…

Тогда в лесу его полумёртвого отступавшие гитлеровцы избили, а потом вместе с другими пленными бросили в товарный вагон. Многое пришлось пережить Александру в фашистских лагерях. Море человеческих слёз, горы трупов прошли перед его глазами. Фашистские головорезы, предчувствуя близкий конец, задумали уничтожить всех пленных. Но чудовищным замыслам не удалось осуществиться…

Вот он — День Победы. Улыбки, цветы, солнце! Снова Саша на родной земле.

— Нелегко было после войны, — рассказывает Александр Артемьевич. — Фашисты сожгли за собой почти всё. От посёлка Струги Красные уцелело всего несколько домов. Все деревни в округе выжжены. Жизнь надо было начинать сначала. Опять стал киномехаником. Работать трудно. Нет транспорта, горючего, аппаратура старая, неисправная. Приходилось всё делать своими руками.

За 20 километров таскал Саша на себе новые фильмы и пел:

Напевал и работал. Да ещё как! Ездили тогда «по кольцу» — отправлялись в район на целый месяц, аппаратуру перевозили на коровах, а то и на себе.

Весь район исколесил Александр. Люди охотно шли на огонёк его кинопередвижки — ведь, где Сашка, там острое словцо, шутка, гармошка.

…Каждому чем-либо близок и дорог край, где он родился и вырос. Люблю и я эти заветные места. Там и небо как будто голубей, и озёра светлей, и воздух целебней. В этом голубом краю, краю прозрачных озёр и задумчивых лесов, родился и вырос мой друг Саша.

Стоит на пригорке в Пятчине дом. Чем-то напоминает он хозяина. Такой же собранный, подтянутый. Так же добро и весело смотрит на прохожих голубыми глазами своих окон, как будто приглашая: «Милости просим. Заходите, гости дорогие!»