Яна Солякова - Дырявое ведро

Распахнулась в темноту ночи.

Беспощадные слова били

Словно в колокол в мою душу.

И предметы, задрожав, плыли,

И от слёз казалось лишь хуже.

В горле комом эта боль — песня.

Что слова? Они — как соль горкой.

Всё казалось рядом с ней пресно.

А и петь её нельзя — горько.

Лучше б не было её вовсе!

И солдат бы не хмелел с горя!

За широкий стол бы к ним — гости…

Лучше б не было её, что ли…

Что слова? Они сама правда:

Он вернулся, он пришёл, выжил!

Не приветила его радость —

Только ветер повстречать вышел…

Лучше б не было такой песни.

Лучше б встретились они летом.

Жили б счастливо себе вместе…

Я б — все песни за одно это!

«По равнине беспредельной

Брёл продрогший человек.

Снег стелил себе постелью,

Пил из ручейков и рек…

Воспалёнными глазами

Еле видный путь искал…

Шел степями и лесами,

Пробирался среди скал…

Путь его был страшно долог,

Он устал, как сто чертей…

В сердце — ледяной осколок,

К обшлагу пристал репей.»

Предан другом, брошен милой,

Потеряв любовь и дом,

Он ещё находит силы,

Он идёт, идёт с трудом…

В чём же смысл? Чего он ищет?

Что за тайна? В чём тут суть?

В поле дикий ветер свищет…

Ни согреться, ни уснуть…

Автор выпьет крепкий кофе

И закутается в плед…

И напишет: «Катастрофе

Скоро быть. Спасенья нет.»

И ЛГ бредёт шатаясь,

Кровью платит за сюжет.

Так живёт, безвинно маясь,

В чьём-то страшном мираже.

Автор спит в своей постели,

На девятом этаже

А герою из метели

Не найти пути уже…

Пролились стихи на душу,

Где саднило, где болело.

Пролились прохладой мягкой,

Обнимая, утешая.

И, смывая камни, речка

Зажурчала о неважном,

И, смывая тяжесть светом,

Листья клёнов полетели…

Снова вижу. Снова — осень.

Яблоко лежит на листьях.

Дым, туманом гладит сосны.

Солнце снова. Снова осень.

И — дышу. Спасибо, милый.

Я Вас даже не встречала…

Но любовь большая лечит

Через смерть и через время

Проливается лучами,

Словно Солнце, словно осень —

Окружает, утешает.

Жил поэт один когда-то…

Я его стихи читаю.

Пусть в душе моей он ходит,

Собирает слов букеты,

Словом, светом лечит раны,

Улыбается бесстрашно.

Полностью дверь открывая в сердце,

Попросту створки срывая с петель…

Руки в разлёте — куда там детству! —

Так дарит Огонь, оставляя пепел.

Подарок жаркий — до слёз, до боли!

В ответном крике душа зайдётся

И ввысь поднимется поневоле:

Огромное сердце в груди забьётся.

Ты сможешь ТАКОЙ воспринять подарок —

Биение мощи в раскрытых рёбрах?

Пожара ярость — в свечной огарок

Не поместить, как стихию в вёдра.

И, всё же, сливаясь с ужасной песней,

Когда она уже небом стала,

Ты смог умереть, а потом — воскреснуть,

Пока она кровью из ран хлестала.

…А Он всё рвал, не жалея, душу,

Тебя поднимая на свет слепящий,

Защиты и звания враз разрушив,

Всё спрашивал: «Где же ты, настоящий?»

А ты был наг, словно в час последний.

Всю жизнь прозрачно держал в ладонях…

И мир возвращался зелёный, летний…

И уносили шальные кони…

Н. С. Гумилёву

Был ветер, космический ветер,

Летели по всей планете

Чьи-то мечты и души,

Письма, сухие листья

Кружились, ветру послушны,

Цветным хороводом лисьим.

Среди тополей замерзающих,

Домов под крышами белыми,

Среди тополей, пронзающих

Небо ветками — стрелами,

Что-то такое сдвинулось

Невидимое, неслышное,

Что-то в душе опрокинулось

Ранее неподвижное.

Деревья едва качались,

Ветра не ощущая,

Сквозь них галактики мчались,

Души перемещая.

Из сердца страны далёкой

Он вырван был ветром диким,

Навеки став одинокой,

Душа заходилась криком.

Львиным рыком гремящим

Ему отвечали звёзды,

Когда он живым, настоящим

Мчался сквозь чёрный воздух

Оттуда, где ягуары,

Чья поступь облака тише,

Крадутся ночным кошмаром

Меж стен тростниковых хижин,

Оттуда, где алые птицы

В синих кустах отдыхают,

Где в небе пылают зарницы,

У хижин — костры полыхают,

Где был он вождём и драконом,

Где огненным солнцем дышат,

Где слово звучит законом,

А горы до звёзд и выше,

Где мир горячий и страстный,

Напоенный светом и соком,

Непостижимо прекрасный,

Недостижимо далёкий.

Пришелец чужого племени

Среди снегов, листопадов —

Дождей моросящих пленник,

С памятью о водопадах,

Он оказался — в квартире,

В обычном мире.

И даже кронштадтское море

И царскосельская зелень

Не погасили во взоре

Тоски по землям утерянным.

Быть может, он снова б вернулся

Туда, где живут драконы,

На землю свою исконную,

И мир бы ему улыбнулся

Цветами на ярких склонах…

Но гибель слишком поспешно

Вороны предвещают.

Чужих не прощают, конечно,

Конечно же, не прощают…

Чуть только читать начинаешь, выискивая ошибки,

Ставить тире, запятые, буквы ловить пропавшие —

Глядь — уплываешь в омут лёгкой, серебряной рыбкой,

Радуешься, ныряешь, коряги минуешь страшные…

Снова себя вылавливаешь, вытаскиваешь поближе

К поверхности, к чёрным знакам, в которых-то всё и дело…

Но — всплеск! — и ты взором рыбьим теряешься ила ниже,

В какой-то придонной мути барахтаешься неумело.

И снова на снег страницы безжалостно взгляд бросаешь,

Он корчится, ближе к проруби прыгает затухающий…

И падает в воду чёрную! И чувствуешь — оживаешь,

Опять веселишься рыбкой, про знаки непонимающей.

А у песни, а у песни

Всё же, главное — слова:

Не споёте песню если

Не в порядке голова.

Если память не надёжна,

«А-а-а» вас не спасёт!

Нет, без слов петь невозможно,

Ведь слова для песни — всё!

Ну а если вы забыли

И не вспомнили мотив,

Смело взяли, да завыли,

Хоть и был мотив красив.

Никого не остановит,

Если с нотами беда.

Смело пойте! Ведь в основе

Здесь слова, а не вода!

Даже если слух не важный,

И мелодия крива,

К вам прислушается каждый,

Если помните слова!

Был поэт немного полным.

Так, чуть-чуть не очень стройным.

Ел пирожные за полночь

И котлеты ел спокойно.

Воспевал ветра и ливни,

В поле собирал ромашки,

На котят смотрел умильно,

Нюхал ландыши и кашки.

Был романтиком влюблённым

И мечтал о разных странах,

Был беспечным, окрылённым,

Жил легко, казался странным…