Яна Солякова - Чувство летучести

Как же мышечная память…
При отсутствии крыла?
Сердце ныть не перестанет:
Где же я вчера была?..

Кроны сосен, пики елей,
Где-то снизу — облака…
Рядом звёздные метели
И туманная река…

Мир бескрайний, заповедный,
То ли есть ты, то ли — нет…
Там Дракон прекрасно-медный,
Там пылающий рассвет…

Ломит плечи: ветра тяжесть
Поворочай-ка крылом!
А туман — как пух лебяжий
Над притихшим молоком…

Листьев полные карманы
И травинка в рукаве,
Предрассветные туманы
Отдыхают в голове…

Ставлю чайник (руки ноют).
Тишина. Лишь звон синиц.
Это правда, что весною
Нет порядка и границ?

Размываются ручьями,
Растекаются, плывут…
Вот и я не замечаю:
То ли «там» я, то ли — «тут».

То ли я качаюсь в кронах
Рыжих сосен, то ли я
Чай «Российская корона»
Заварила у ручья…

Мир плывёт, перетекает…
Я сама уже — туман…
Я сама уже такая
Как рассказ или обман…

Тишина плывёт вся в кузнечиках,
Тишина звенит и колышется.
Я — на крыше. Мне делать нечего.
Дальний поезд за лесом слышится.

И от поезда, от кузнечиков,
Тишина всё поёт, всё не кончится…
Делать нечего нынче вечером,
Потому что просто не хочется.

Тишина до того невесомая,
Что в ней можно поплыть, как в омуте.
И зевает облако сонное,
И потягивается в невесомости.

Невесомость распространяется
На гусей, на собачку белую.
Всё само собою случается —
Я совсем ничего не делаю.

Вижу — крыша плывёт далёкая
Где-то там внизу серой лодкою,
Рядом облако стелется лёгкое
По дорогам из ветра сотканным.

Я не знала, что облако — мягкое
И, как морда собачья, мокрое…
Я не знала, какое яркое
И какое небо — широкое!

А тропинки качаются волнами
Все истоптаны птичьими лапками.
И вернусь я с карманами полными
Неба синего, с мокрыми тапками.

Вылью небо обратно на крышу я —
Пусть и дальше там отражается…
Тихо жмурится Солнце рыжее…
А кузнечики — всё стараются…

На поверхности пруда смотрю в облака,
Шевелю плавниками-руками слегка,
Подо мной разлетаются птицы.
И боюсь я упасть
И на небо попасть,
В синеве, словно дым, раствориться.

Надо мною вода за прохладной спиной,
Краем глаза слежу за стеною лесной,
Облака — словно рябь цветочная.
Шевельну плавником.
Надо мной двойником —
Птица плавает — копия точная.

Невесомо в прохладной и мягкой воде
Я парю. Только небо я вижу везде —
Значит правда — вокруг одно небо.
Я нырну к облакам,
Доверяя рукам
Или крыльям из белого снега.

Так медлителен этот ленивый полёт…
Серебристым стрижом задремал самолёт,
И лыжня в васильках не тает.
А в ушах — тишина
Синевою полна,
И стрекозка летает…

Молоком разбавили синеву,
Я за тонким месяцем поплыву.

Сквозь листву прозрачную, словно дым,
Сквозь леса весенние и сады.

Птицы, птицы, птицы! Весна, весна!
Мне не спиться, милый мой, не до сна:

В мае невесомою становлюсь,
Как пыльца по воздуху тонко льюсь,

Отражаюсь в лужах, во всех подряд…
Ты, я знаю, тоже, конечно, рад…

Даже если дома один уснёшь —
В мае мною дышишь ты и живёшь.

Я ж не привидение… Так, шалю.
В мае ещё гуще тебя люблю.

Ты меня не слушай: «Чирик-чирик!»
Вечер, месяц, яблони… Чудный миг!

Ах, весна, весна, весна! И поэтому
Все прозаики становятся поэтами.
Быть циничным — неприлично весною,
А прилично — петь по-птичьи под сосною!
И поэтому прозаики серьёзные
Отправляются за розами и звёздами,
Отправляются за глупостями разными,
За безумствами в скитания опасные.

Ах, весна, весна, весна! И поэтому
Ради женщин, Музы брошены поэтами!
Рифмы ношенные — в лужи позаброшены,
И плывут по речке старыми галошами.
А поэты — заикаются, стесняются,
И стихи у них совсем не получаются.
Получаются — цветы, признанья нежные
И полёты журавлями белоснежными.

Ну а женщины — весною становятся,
Расцветают или только готовятся,
Улетают или только решаются
Все законы-рубежи разрушаются.
Улетают, чтоб совсем раствориться
В небе звонком, словно синие птицы,
Чтоб в лучах весенних петь и смеяться,
Ни любви, ни высоты не бояться.

Иногда приходит чувство летучести
И какой-то неоправданной лёгкости,
Словно ветер собирается до туч нести,
Словно воздух в голове и ветерок в кости.

И подошвы жжёт, и в пятках — кузнечики,
И потеряна земная гравитация.
Только бабочки и птицы мне советчики —
Как они, на ветер буду опираться я!

И, зависнув с каждым шагом в синем воздухе,
(Удивляешься: что ж раньше по земле ходил?!)
Чуть провалишься на выдохе, как воз в трухе,
Но вдохнёшь — и ощущаешь под ногой настил.

И летучими шагами воздух меряешь,
Через два на третий вверх поднимаешься.
Глядь — гуляешь по небесной империи,
И сугробов ослепительных касаешься.

Снегопад завис огромными тоннами,
Перемешанный с воздушными глыбами.
А под облаком — колодцы бездонные,
Но я в них, как в море тёплое прыгаю.

Вдруг не во время проснётся Сомнение.
Глянет вниз, воскликнет с ужасом: «Господи!»
И крыло свело, и вверх устремления
Уже шепчут тихо: «Лучше бы мне коз пасти…»

И ты снова — на асфальте, на правильном.
Облака вверху плывут, как положено.
Гравитацией всё снова отравлено…
Коз не видно, но взлететь уже сложно мне…

Ты ослеплён, восхищён и раздавлен.
Невероятен Он, светел, реален!
Белый Орёл опустился на камни.
Снег на когтях безупречной эмали…

Катится свет по сверкающим перьям,
Огненный взор беспощаден и честен.
Да, Он излечит тебя от неверья…
Только Ему ты и неинтересен.

Ярче слепящего снежного склона,
Жарче жестокого ветра пустыни —
Странник небесный, царевич бездомный…
Перья сияют лучами косыми.