Наталья Тимофеева - На склоне пологой тьмы

Всё — фарс и суета, всё — кажущийся разум,
И невысок предел, и недалёк полёт…
Пусть не видна душа ничья простому глазу,
Всевидящий Господь везде её найдёт.
И станет ложью ложь, и тайна станет явью,
И спросится со всех и спросится за всё,
И каждый обретёт достойную оправу:
Одних утащит чёрт, других Господь спасёт.
Как свет и темнота, как бред и откровенье,
Как пошлость и любовь, граничим в мире мы.
И воин ты Христов, иль равнодушья пленник,
Решай уже сейчас, никто не даст взаймы
Ума и доброты, смиренья и отваги,
На путь земной ступив, ты волен выбирать —
Жить честно во Христе иль стать рабом бумаги
И ближних обирать, как ненавистный тать.
Замкнётся круг времён, и мира минет слава, —
Черты его сотрёт всемилостивый Бог,
Ведь лишь в руках Творца и скипетр и держава,
И лишь в его руках — начало и итог.

Как лоскут органзы, как дыхание ветра,
Аромат увяданья почти невесом.
Разговор тополей еле слышен, секретно
Из-за белой стены выдвигается сон.

Он крадётся, прикинувшись длинною тенью,
И пояшет дрожащей полоской кусты,
Он меня обнимает с томительной ленью,
Заставляя от прошлой забыться тщеты.

Он мне путает ноги в свои паутины,
Он мне студит колени, он разум хмелит,
Он на белой стене мне рисует картины,
И меня с настоящим привычно роднит.

От безумия мира спасаясь надёжно,
Я во власть отдаюсь этих бережных пут…
Только звякает ветер калиткой острожно,
Да куда-то часы по старинке бегут.

Не мышами росли, не тиграми,
Мы, как все, торговали сплетнями.
Мы — наследники века с титрами,
Но не гении мы столетия.

Мы — растленные, саркастичные,
Мы в своей утонули детскости.
Дико-умные, неприличные,
Не лишённые некой светскости.

Мы себя превозносим ближнему,
Мол, смотри, — эталон величия,
Доверяя рассудку книжному,
Разуменью верны мужичьему.

Непростые, просты сомненьями,
Не наивные, но дурашливы.
Мы сильны только словопреньями,
Но и в споре своём неряшливы.

Что нам делать, когда на вырубке
Человечьей поганки выросли?
Получается, — все мы вы*лядки
И убоги не только мыслями.

И персты мы разводим веером,
И сопля пузырится искрами,
Но стоим к лесу тупо передом,
Не хозяевами — туристами.

Наморозила изморозь звёздную чёрная ночь,
Сумасшествие властного часа, как омут, бездонно.
Полететь в глубину иль остаться здесь воду толочь
Мне, чей голос дрожит в необъятной пустыне безродно?
Свой огарок сияющий тычет в пространство луна,
Месяц кончился, словно бездомный голодный покойный.
Безнадёжно отравлена явь, выпив осень до дна,
И качается ветер на ветке, как бражник запойный.
Перестань меня дёргать, моя беспокойная плоть,
Ты сегодня способна ли бегать по вечному кругу?
Видишь, в душу глядит, не мигая, всевластный Господь,
И скользят херувимы тенями по снежному лугу…

Убивая во мне любовь, становился ли сам бессмертен?
От небрежности до вранья всё испробовав до конца,
Ты зачем мне теперь звонишь? Спор о канувшем беспредметен,
Ты сыграл свою злую роль недалёкого подлеца.

Просто вычеркну из судьбы. Показалось. Грустить не стоит.
Ты — не тот, на кого свой пыл я потратить была должна.
А тебя суета твоя пусть нечаянно успокоит,
Ведь любовь для тебя — ничто, и без этого жизнь сложна.

Если думаешь, попадусь на уловки твои как прежде, —
Просчитался, не стану вновь я надеяться, всё не так.
Ведь досада от наших встреч заступила пути надежде,
Можешь смело сказать себе — «у меня появился враг».

Благодарности в сердце нет, ничего не осталось ныне,
В чём найти бы один глоток от великого волшебства.
Никого не хочу любить, кто вот так же мне душу вынет,
Погрузившись в мои глаза и пустые шепча слова.

Сколько их, потерявших всё в этой пустоши безвозмездной?
Будто кто-то однажды нас подстрелил не до смерти влёт
Над открывшейся, словно пасть, беспросветной бездонной бездной,
Где недвижно стоят часы, как не тающий чёрный лёд.

Ты не был первой моей любовью,
Ты жил на облаке, — член семьи.
Привычней азбуки, хлеба с солью
Повсюду были глаза Твои…
Мне бабка пела про Божье Око
И про страданья, — «терпи, не плачь!»
И говорила, — «коль одиноко,
Читай молитву — вот Божий плащ.
Покровом этим тебя укроет
От зла, наветов и колдовства,
А зависть в сердце носить не стоит,
Ведь жизнь короткая так проста!
Смотри и слушай, не будь пустышкой,
Вещей без надобы не копи…
Мы все здесь гости, про это книжки
Давненько писаны… Ладно, спи».
Ах, как же часто я поминаю,
Моя бабуля, твой мудрый слог!
Ты, не предвидя за гробом рая,
Всегда шептала, — «помилуй Бог!»
Теперь и я за тобою следом
Перед иконой клоню главу,
Прося о том, чтоб отринул беды
От тех, с кем я на Земле живу.
И, часто думая о заветном,
О тайных знаках земных путей,
Почти безропотно-безответно
От Бога жду я благих вестей.
Смотрю и слушаю, — драки, войны, —
И временами вскипает кровь…
Тебя мы, грешные, не достойны,
Творец, принесший свою любовь
На плаху грязи, разврата, брани,
Где честь утрачена, разум спит,
Где ищут истину лишь в стакане,
И совесть мира, скорбя, молчит.
В моём затворе тепло и тихо,
Лишь Божье Око следит за мной,
Да ходит поодаль чьё-то лихо,
Чтоб стать незримо моей судьбой…

Три периода времени. Числа не ведают лжи.
Знаки Бога веками горят на далёких орбитах.
От неверия верят у нас на Земле в миражи,
Настоящее — в прошлом, грядущее вовсе размыто.

Нет случайностей в мире, всему есть назначенный срок.
Неразгаданность формул заложена в каверзность смысла.
Но неведомым знанием бьётся догадка в висок, —
Не материя правит людьми — бесконечные числа.

От задумки Господней земляне ушли далеко.
В чёрной бездне лететь синей каплей — высокая данность,
Но покинули разум свой, вышли за рамки рывком
И презрели все нормы, лелея пустую парадность.

От инверсий, подмен, неопрятности много ль греха?
Человечеству будет ли стыдно за грязь и подлоги?
Не войдёт молодое вино в испитые меха,
Для величия истинных знаний мы слишком убоги.