Рафаэль Альберти - Мастера русского стихотворного перевода. Том 2

Заключись в святом уединеньи,
В мире сердца, чуждом суеты!
Красота цветет лишь в песнопеньи,
А свобода — в области мечты.

* * *
Из слез моих выходит много
Благоухающих цветов,
И стоны сердца переходят
В хор сладкозвучных соловьев.
Люби меня, и подарю я,
Дитя, тебе цветы мои,
И под окошками твоими
Зальются звонко соловьи.

* * *
Неподвижные от века,
Звезды на небе стоят
И с любовною тоскою
Друг на друга всё глядят.
Говорят они прекрасным
И богатым языком,
Но язык их никакому
Филолóгу незнаком.
Я же тот язык прекрасный
В совершенстве изучил:
Дорогой подруги образ
Мне грамматикой служил.

* * *
Когда ты в суровой могиле,
В могиле уснешь навсегда,
Сойду я, моя дорогая,
Сойду за тобою туда.
К безмолвной, холодной и бледной
Я, пылко целуя, прижмусь,
Дрожа, и ликуя, и плача,
Я сам в мертвеца обращусь.
Встают мертвецы, кличет полночь,
И пляшет воздушный их рой,
Мы оба — недвижны в могиле,
Лежу я, обнявшись с тобой.
И мертвых день судный сзывает
К блаженству, к мучениям злым;
А мы, ни о чем не горюя,
С тобою обнявшись лежим.

* * *
Филистеры, в праздничных платьях,
Гуляют в долинах, в лесу,
И прыгают, точно козлята,
И славят природы красу.
И смотрят, прищурив глазенки,
Как пышно природа цветет,
И слушают, вытянув уши,
Как птица на ветке поет.
В моем же покое все окна
Задернуты черным сукном,
Ночные мои привиденья
Меня посещают и днем.
Былая любовь, появляясь,
Из царства умерших встает,
Садится со мною, и плачет,
И сердце томительно жмет.

Из родного утеса источник
Выбивается, тихо журча,
И бегут по песку золотому
Серебристые ножки ключа.

Далеко от него, в океане,
На просторе несется волна —
То вздымается с воем сердитым,
То печально ложится она.

Но, вперед и вперед подвигаясь,
Ключ сошелся с волною — и в ней
Успокоил мятежное сердце
Безмятежной прохладой своей!

По улицам тихой Вероны, печально чуждаясь людей,
Шел Данте, поэт флорентинский, изгнанник отчизны своей.

Две девушки робко вперили в сурового странника взор;
Проходит он тихо и слышит таинственный их разговор:

«Сестра, это Данте, тот самый… ты знаешь… спускавшийся в ад…
Смотри, как печалью и гневом его омрачается взгляд!

Как видно, он вещи такие увидел в тех страшных местах,
Что больше не может улыбка играть у него на устах».

Но Данте ее прерывает: «Чтоб смех позабыть навсегда,
Дитя мое, вовсе не нужно за этим спускаться туда.

Всё горе, воспетое мною, все муки, все язвы страстей
Давно уж нашел на земле я, нашел я в отчизне моей!»

Рыцарь Олоф едет поздно по стране своей,
Едет он к себе на свадьбу приглашать гостей.
На лугу танцуют эльфы: между них одна —
Дочь царя лесного. Руку Олофу она
Протянула и сказала: «Здравствуй, не спеши!
Лучше слезь с коня и вместе с нами попляши».

«Я плясать не смею с вами, не могу плясать:
Завтра утром буду свадьбу я мою справлять».
— «Попляши со мною, Олоф, снова говорю!
Я за это золотые шпоры подарю
И шелковую рубашку чудной белизны:
Мать моя ее белила серебром луны».

«Я плясать с тобой не смею, не могу плясать:
Завтра утром буду свадьбу я мою справлять».
— «Попляши со мною, Олоф, снова говорю!
Кучу золота за это другу подарю».
— «Кучу золота охотно принимаю, но
Танцевать с тобой не смею — не разрешено».

«Ну, коли со мной не пляшешь — с этих пор всегда
За тобой пусть ходят следом немочь и беда».
И удар наносит в сердце белою рукой…
«Ах, как грудь моя заныла болью и тоской!»
Изнемогшего сажает эльфа на коня:
«Добрый путь! поклон невесте милой от меня!»

И домой вернулся Олоф, едет к воротам,
А уж мать-старушка сына ожидает там:
«Слушай, сын мой, что с тобою? отвечай скорей,
Что с тобою? отчего ты мертвеца бледней?»
— «Ах, родная, я заехал в царство дев лесных:
Оттого такая бледность на щеках моих!»

«Слушай, сын мой ненаглядный: что ж отвечу я,
Как придет сюда невеста милая твоя?»
— «Ты скажи ей, что поехал в лес ее жених —
Там испытывает лошадь и собак своих».
Застонал он и скончался. С наступленьем дня
Едут с песнями невеста и ее родня.

«Мать, ты плачешь! Что с тобою? Слезы отчего?
Где мой милый? — я не вижу здесь нигде его!»
— «Ах, дитя мое родное, в лесе твой жених —
Там испытывает лошадь и собак своих».
Тут она пурпурный полог быстро подняла
И желанного недвижным мертвецом нашла.

Пусть риторы кричат, что резкий стих мой зол,
Что желчь вскипает в нем и ненависти пена,
Что пред кумирами увенчанными шел
Я без смущения, с бесстыдством Диогена,
Не ползал нищенски у золотых тельцов
И грязь бросал к подножью истукана, —
Я в вакханалии предателей-льстецов
Руки не оскверню трещоткой шарлатана.
Какое дело мне? Пусть, пафосом не раз
Торгуя по грошам, все плачут о разврате
И пляшут в мишуре, на поле звонких фраз,
В толпе, как гаеры на вздернутом канате…
Да, стих мой груб, и несдержим разбег
Слов проклинающих и слез негодованья, —
Но тем моим слезам рыданьем вторит век,
С моими воплями слились его страданья!..
Вот почему порой мутит так гнев и кровь
Мой желчный, резкий стих, все разорвавший узы.
А между тем — не злость, а кроткая любовь
Дрожит в рыданиях моей суровой Музы.

Мой друг, жить скучно без труда.
Нельзя же, в самом деле,
Курить да песни петь всегда,
Не видя в жизни цели.
Труд нам девизом должен быть,
Чтоб лень нас не заела…
Чтоб людям пользу приносить,
Мой друг, возьмись за дело.

Трудись, и если мил обман,
Торгуй гнилым товаром,
Учись обмеривать граждан
По рынкам и базарам.
Умей повыгоднее сбыть
Романы и экспромты…
Ну, хочешь пользу приносить —
Так сделайся купцом ты.

Не то будь доктором, лечи:
Рецептов — тьма готовых;
Всех пациентов приучи
К визитам в пять целковых.
Пусть коновалом станут звать:
Больные все сердиты…
Ну, хочешь ближних исцелять —
Так поступай в врачи ты.