Рафаэль Альберти - Мастера русского стихотворного перевода. Том 2

Милошевка юная сидела
В горнице прохладной и вязала.
Два прохожих стали у оконца,
Помощи ей божьей пожелали:
«Милошевка, бог тебе на помощь,
Для кого ты там рубашку вяжешь?
Вяжешь ли ее родному брату,
Своему ли вяжешь господину,
Милому ль рубашку вяжешь сыну?»
Милошевка им в ответ сказала:
«Бог спаси вас, путники, за ласку,
Что спросили, для кого вязанье.
Я вяжу рубашку не для мужа,
Я вяжу рубашку не для сына,
Я вяжу ее родному брату».
Путники ей тихо отвечали:
«Милошевка, не вяжи вязанья,
Брось рубашку: ни один из близких
Твоего вязанья не износит,
Выйди вон из горницы скорее,
Белый двор свой осмотри немедля,
Там найдешь ты головы любимых:
В первой — своего узнаешь мужа,
Во второй — единственного сына,
В третьей — брата своего родного».
Милошевка на ноги вскочила,
Бросила она свое вязанье,
Выбежала, бедная, из дома,
Но когда она на двор ступила,
Во дворе ей крови по колено,
И в крови той — головы любимых:
Первая — возлюбленного мужа,
А вторая — дорогого сына,
Третья голова — родного брата.
Замерла младая Милошевка
И не знает, как ей быть, что делать.
И от горя тут и от печали
Белые свои отсекла руки
И хотела оба ока вынуть.
Тут случилась древняя старушка,
Юг-Богдана милая вдовица,
И сказала Милошевке юной:
«Как ты, Милошевка, неразумна,
Для чего ты руки отрубила?
Большее перенесла я горе,
Юг-Богдан мой господин любимый,
Девять милых сыновей имела,
Юговичей девять я растила,
Время всем пришло в поход сбираться;
У кого есть сын — его сбирает,
Кто бездетен — сам идет в отряды.
Господина старого Богдана
И девятерых сынов любимых,
Юговичей милых, снарядила,
В Косово пошли они на битву.
И немного времени минуло,
С поля Косова пришло посланье:
Старый муж мой пал в кровавой сече,
Девять милых сыновей погибли,
Девять пало Юговичей милых,
И остались девять снох на свете,
И у каждой-то снохи по внуку.
Как минула первая неделя,
Я взяла с собой вина две чаши,
Повела я девять снох с собою,
И на Косово пошли мы поле
Сыновей искать моих любимых.
Как на Косово пришла я поле,
Не нашла я там сыночков милых,
А нашла могил там черных девять,
У могил тех копья в землю вбиты,
И привязаны у копий кони,
Ни овса не надо им, ни сена.
От могилы я иду к могиле,
Лью вино на них, а их целую».

На яркой пестроте цветов
Две бабочки всегда вдвоем;

Средь зелени плакучих ив
Две иволги всегда вдвоем.

Живое всё всегда вдвоем,
Лишь я на свете одинок.

Ты у дороги для чего
Стоишь, моя сосна?

Как я хотел бы скрыть тебя
Подальше от людей,

Уже идущих с топором,
Чтобы тебя срубить.

Эй, дед, что ты несешь на голове?
Сними-ка тяжесть и отдай мне в руки.

Ведь у меня еще так много сил,
Что мне легка и каменная глыба.

Уж грустно то, что ты так слаб и стар,
А тут еще возиться с тяжкой ношей!

Когда болеет дерево, никто
Под ним не отдыхает у дороги.

А под здоровым деревом всегда
Прохожий ищет тени и приюта.

Но вот оно без веток, без листвы,
И на него теперь не сядет птица.

Недугов, что меня терзают тяжко,
Не сосчитать — их не один, не два.
Глаза глядят, но лучше б не глядели.
И слышат уши — лучше быть глухим
И ноздри лучше бы не обоняли,
И разучились говорить уста.
А то, что мне порой суставы ломит,
Болит нутро, а иногда тошнит,
Так это всё неважно…

Маркизу Джино Каппони

И в воздыханьи вечном нет спасенья.
Петрарка

Я заблуждался, добрый Джино; я
Давно и тяжко заблуждался. Жалкой
И суетной мне жизнь казалась, век же
Наш мнился мне особенно нелепым…
Невыносимой речь моя была
Ушам блаженных смертных, если можно
И следует звать человека смертным.
Но из благоухающего рая
Стал слышен изумленный, возмущенный
Смех племени иного. И они
Сказали, что, неловкий неудачник,
Неопытный в усладах, неспособный
К веселью, я считаю жребий свой
Единственный — уделом всех, что все
Несчастны, точно я. И вот средь дыма
Сигар, хрустения бисквитов, крика
Разносчиков напитков и сластей,
Средь движущихся чашек, среди ложек
Мелькающих, блеснул моим глазам
Недолговечный свет газеты. Тотчас
Мне стало ясно общее довольство
И радость жизни смертного. Я понял
Смысл высший и значение земных
Вещей, узнал, что путь людей усыпан
Цветами, что ничто не досаждает
Нам и ничто не огорчает нас
Здесь, на земле. Познал я также разум
И добродетель века моего,
Его науки и труды, его
Высокую ученость. Я увидел,
Как от Марокко до стены Китайской,
От Полюса до Нила, от Бостона
До Гоа все державы, королевства,
Все герцогства бегут не чуя ног
За счастьем и уже его схватили
За гриву дикую или за кончик
Хвоста. Всё это видя, размышляя
И о себе, и о своей огромной
Ошибке давней, устыдился я.
… … … … … … … … … … … … … … …
Один твой друг, о досточтимый Джино,
Маэстро опытный стихосложенья,
Знаток наук, искусства критик тонкий,
Талант, да и мыслитель из таких,
Что были, есть и будут, мне сказал:
«Забудь о чувстве. Никому в наш век,
Который интерес нашел лишь в том,
Что обществу полезно, и который
Лишь экономикой серьезно занят,
До чувства нету дела. Так зачем
Исследовать сердца свои? Не надо
В себе самом искать для песен тему!
Пой о заботах века своего
И о надежде зрелой!» Наставленье,
Столь памятное мне! Я засмеялся,
Когда комичный чем-то голос этот
Сказал мне слово странное «надежда» —
Похожее на звуки языка,
Забытого в младенчестве. Сейчас
Я возвращаюсь вспять, иду к былому
Иным путем — согласен я с сужденьем,
Что, если хочешь заслужить у века
Хвалу и славу, — не противоречь
Ему, с ним не борись, а повинуйся,
Заискивая: так легко и просто
Окажешься средь звезд. И всё же я,
Стремящийся со страстью к звездам, делать
Предметом песнопений нужды века
Не стану — ведь о них и так всё больше
Заботятся заводы. Но сказать
Хочу я о надежде, той надежде,
Залог которой очевидный боги
Уже нам даровали: новым счастьем
Сияют губы юношей и щеки,
Покрытые густыми волосами.

Привет тебе, привет, о первый луч
Грядущего во славе века. Видишь,
Как радуются небо и земля,
Сверкают взоры женские, летает
По балам и пирам героев слава.
Расти, расти для родины, о племя
Могучее. В тени твоих бород
Италия заблещет и Европа,
И наконец весь мир вздохнет спокойно.
И вы, смеясь, привет пошлите, дети,
Родителям колючим и не бойтесь
Слегка при этом поцарапать щеки.
Ликуйте, милые потомки, — вам
Заветный уготован плод — о нем
Давно мечтали: суждено увидеть
Вам, как повсюду воцарится радость,
Как старость будет юности счастливей,
Как в локоны завьется борода,
Которая сейчас короче ногтя.