Николай Доризо - Я сочинил когда-то песню

Я
мудрость
проклял бы,
как зло.
Быть
и пророком
не захочется,
Если б
прозрение
пришло
Ценою
одиночества.

Надежней,
чем милиция,
Уже который год
Моя
интуиция
Меня
бережет.

Тома
Мыслителя-гиганта,
Я сократил бы их
на треть.
Мне
емкость
хочется
воспеть,
Как целомудрие таланта.

Что ж,
голод мы изгнали прочь,
В достатке
и село и город…
Как завтра
сытому
помочь,
Чтоб он обрел
духовный голод?

Упрямым быть не торопись,
Хоть я упрямым и завидую.
Коль дверь закрыта —
не ломись,
Ищи
упрямо
дверь
открытую.

Ты,
хитрость,
низменная штука,
Когда спесиво действуешь сама,
Но,
как стратегия
великого ума,
Ты
даже гению
достойная подруга.

Конечно, Плюшкин скуп.
Но он не просто скуп,
Ноздрев
не просто
дебошир-грабитель.
Глуп Хлестаков,
но гениально глуп.
Не забывайте,
кто его родитель.

Любой из нас
большой актер,
Что самого себя играет.
Большой актер,
но до тех пор,
Пока он сам
того не знает.

Идет по улице —
вослед ей смотрят все.
Ее супружеская строгость
безупречна.
И все ж красива так,
что в той красе
Есть вроде подозрительное нечто.
Какая чушь! Подумал я невольно,
Да неужели красота крамольна!

Как малодушно женщин ревновать,
Мол, лишь она в обмане виновата.
Себя
винить трудней
и признавать —
Сам виноват,
Ошибся в ней когда-то.

Кого-то
кто-то
разлюбил.
А знаешь,
что это такое?
Сгорел Содом.
Погибла Троя.
Пал
целый мир,
что так прекрасен был.

Поверь, ты хочешь не ее вернуть,
А то,
твое,
что с ней тебя связало:
Порыв свой,
благородство,
в этом суть, —
Вернуть
свое
прекрасное начало.

Нет,
сегодня не те времена,
что б там ни говорили!
Прохожу
по ростовским бульварам
родным…
В сорок пятом году
все девчонки
красивыми были.
Почему?
Потому что я был молодым.

В любом мужчине
После сорока
В шестнадцать лет
Я видел старика.
Чем больше я живу на свете
И чем белей
мои виски,
Тем
для меня
становятся моложе
Все старики.

К нам увлечения
приходят вновь и вновь,
Тропинок много,
но они не веха.
Страсть — только вспышка.
А любовь,
Любовь,
как мать,
одна у человека.

В молчащем взгляде
синий зов таится.
Заговорит —
и все померкло в ней.
О, как легко
красивою
родиться,
Красивой
быть
значительно трудней.

Так любит,
что часами рада
Глядеть с мольбой
в глаза твои…
Ей просто выйти замуж надо
При честной помощи любви.

Хотя бы в ту,
Мне незнакомую совсем,
Влюбиться так,
чтоб ось земли сломалась,
Неистово,
волшебно…
А зачем?
Зачем —
Вот слово окаянней всех дилемм.
Зачем?
Что это — мудрость?
Или старость?

Любовь выклянчивать —
наивность,
Что на беду обречена.
Любовь —
она и есть взаимность,
Но до чего ж редка она!

Когда
нет
тебя
рядом,
Болит
пустота.
Так
болит,
Как рука,
Что
ножом
отнята.

Знаешь,
любовь моя,
Нету
такой
черты,
Где же
кончаюсь
я,
Где
начинаешься
ты.

Любовь
Такая ж редкость,
Как талант.
Все,
Как в насущном хлебе,
В ней нуждаются.
Но старосветские помещики
Рождаются
Не чаще,
Чем Есенин и Рембрандт.

Любовь
восславил
не один пиит,
При этом оставляя без внимания,
Как будни,
дар взаимопонимания.
А жизнь как раз
из будней состоит.

О, как нам часто кажется в душе,
Что мы, мужчины,
властвуем,
решаем.
Нет!
Только тех мы женщин выбираем,
Которые
нас выбрали
уже.

У всякой ревности, ей-богу, есть причина,
И есть один неписаный закон:
Когда
не верит
женщине
мужчина,
Не верит он не ей —
в себя
не верит он.

Я не сторонник
репрессивных мер
К тому,
чья слишком влюбчива
натура.
Пронзает
жертву он
стрелой Амура,
Но есть
любитель женщин
браконьер.

С плохими мужьями
целебны
разводы.
Об этих мужьях
с облегчением
жены
потом говорят.
Хороших мужей
при разводе бранят и винят —
Никак
не простят им
своей
виноватой свободы.

Не знаю,
Сколько жить еще осталось,
Но заявляю вам,
Мои друзья,—
Работу
Можно отложить
На старость,
Любовь
на старость
Отложить
нельзя.

Я рад
расставаться
с любимою,
с нею,
Когда моя песня
к народу
из дома
спешит.
Хорошую песню
все люди
считают своею,
Плохая —
лишь автору
принадлежит.

Не под крылом домашней
крыши,
А улетев из-под него,
Встречаю в городе Париже
Я день рожденья своего.
Брожу —
тревожный,
озабоченный —
По шумной улице ночной
С моей поэмой неоконченной,
Что по пятам идет за мной.
Проходят мимо парижане,
Порой задев
плечо строки,
И все-таки,
как на экране,
Они при этом далеки.
Пожар витрин,
реклам
и окон,
Париж в движении таком,
Что нескончаемым потоком
Машины
движутся
пешком.
И я подумал с грустной болью:
Париж —
краса планеты всей.
Как же могли
его
без боя
Отдать врагу —
бери,
владей?!
Ведь выстоял в огне блокадном
Советский город
Ленинград.
Так что ж,
француз
на поле ратном
В час тяжкой битвы —
не солдат?
Нет!
Не забыть те дни и ночи,
Когда столетие назад
В крови,
в огне
Париж рабочий
Был так похож на Ленинград!
И будет свято помнить русский,
Что здесь
впервые
прозвучал
Рожденный на земле
французской
Наш гимн —
«Интернационал».
Язык французский
тем мне дорог,
Что он
по гимну
нам сродни.
Но кто же предал
вольный город
И в прошлый век
и в наши дни?
Как яркие обложки книги,
Витрины.
Тысячи витрин.
Он здесь, он рядом,
многоликий,
Приличный с виду господин.
Входили в город вражьи танки,
Он жадно думал о своем:
Не потерять бы
франки,
франки…
Что ж!
И при бошах проживем.
И понял я как бы впервые:
Мне было легче воевать,
Поскольку,
кроме всей России,
Нам было нечего терять.
Нет,
не бистро,
не стойка бара,
Не магазинчик,
не лабаз —
Шестая часть земного шара
Была у каждого из нас.
…И понял я в ту ночь,
как счастье,
Как день
рожденья
своего,
Смысл пролетарской нашей
власти,
Судьбу народа моего.