Адам Мицкевич - Стихотворения. Поэмы

Кто мог бы угадать в тех духах невесомых
Гостивших у Судьи приятелей, знакомых?
А между тем они подзакусили плотно
И по грибы пошли в тенистый лес охотно.
Как люди умные, толк понимая в деле,
Они заранее все рассчитать сумели
И следом за Судьей не сразу поспешили,
Но подготовиться как следует решили,
И занялись они серьезно туалетом,
Косынки и плащи накинули при этом,
И шляпы круглые напялили пастушьи —
Покрыв холстиною сукманы и кунтуши,
Белели шляхтичи, как призрачные души.
Преобразились так все, кроме Телимены
И нескольких юнцов.
Но живописной сцены
Граф разгадать не мог, обычаев не зная,
И бросился к теням, пути не разбирая.

Не счесть грибов! Юнцам дороже всех лисички,
Прослыли на Литве лисички-невелички
Эмблемой чистоты, их червь точить не станет,
И насекомое к их шляпкам не пристанет!
Паненки боровик разыскивают с жаром,
Грибным полковником зовется он недаром!
Все жаждут рыжиков, на вид они скромнее,
Не так прославлены, но все ж их нет вкуснее!
В рассоле хороши зимою либо в осень.
Гречеха мухомор нашел под тенью сосен.

А сколько есть грибов невкусных, ядовитых,
Никто не зарится на аппетитный вид их,
Однако ж их едят и волки и зайчата,
Лесную глушь они украсили богато!
На скатерти полян, как винная посуда, —
Грибов серебряных, червонных, желтых груда.
Не сыроежки ли, как чарочки лесные
С искрящимся вином, цветные, расписные?
Бычки, похожие на брошенные кружки,
Как рюмочки, блестят в сырой траве горькушки,
И, словно молоком наполненные чашки,
Белянки круглые скрываются в овражке;
Поодаль дождевик разбух от черной пыли,
Не перечница ль он? В траве поганки были,
Хоть безыменные, а все же ходят толки,
Что дали имена им русаки и волки.
К тем заячьим грибам никто не прикоснется,
А если, ошибись, в лесу на них наткнется,
То, растоптав ногой досадную поганку,
Посадит он пятно на светлую полянку.

Что было до грибов полезных или волчьих
Сестре хозяина? Она вдали от прочих
Шла, голову задрав. Юрист сказал в насмешку,
Что, верно, на ветвях искала сыроежку.
Асессор же сравнил ее поядовитей —
С голубкой, ищущей, где гнездышко бы свить ей.

К уединению стремилась Телимена
И, отдаляясь так от прочих постепенно,
На холмик поднялась, пологий и зеленый, —
Уютный уголок, ветвями затененный.
Там камень высился, ручей оттуда прядал
И, сыпля брызгами, с журчаньем легким падал
И душистую траву; ища приют от зноя,
Запенясь, пролагал он русло вырезное,
На ложе из листвы, травою перевитой,
Проказник тотчас же смирял свой нрав сердитый:
Невидимый для глаз, струился еле-еле,
Мурлыча, как малыш в уютной колыбели,
Когда задернет мать над ней кисейный полог,
Чтоб сон младенческий и сладок был и долог.
Тенистый уголок, укромный, сокровенный,
Недаром «Храмом грез» был назван Телименой.

Здесь, у ручья, она с лилейных плеч спустила
Коралловую шаль, небрежно расстелила
И, как купальщица, боясь воды холодной,
Нее не решается коснуться глади водной,
Помедлила еще, но вот склонилась боком
И, точно схвачена коралловым потоком,
Упала, оперлась на локти и лениво
На шали улеглась под серебристой ивой,
Потом загрезила с поникшей головою,
Обложка желтая мелькнула над травою,
Над белизной страниц, шуршащих еле-еле,
Чернели локоны и ленты розовели.

В смарагде буйных трав алели складки шали,
Кругом красавицу кораллы украшали,
И кудри черные ей придавали прелесть,
И туфли черные заманчиво виднелись.
Цветная, яркая, в нарядном одеянье
На гусеницу тут была похожа пани,
Заползшую на лист.

Увы! Душа страдала —
Такая красота напрасно пропадала!
Никто красавицу не пожирал глазами,
Все были заняты презренными грибами!
Тадеуш на нее поглядывал украдкой,
Но пробирался к ней опасливо, с оглядкой,
С охотником на дроф, пожалуй, мог сравниться,
Который на возу с ветвями едет к птице,
Не то на стрепетов идет неторопливо,
Конь впереди бежит, ружье укрыто гривой.
Прикинется стрелок, что смотрит на дорогу,
И приближается к добыче понемногу, —
Так крался юноша.

Но помешал затее
Судья, который шел племянника быстрее.
Вихрь нагонял его и, развевая полы,
С платком на поясе заигрывал, веселый,
И шляпа летняя от бурного порыва
Качалась, как лопух, и то на шею криво,
То на глаза ему назойливо съезжала,
Однако же идти Соплице не мешала.
Вот, руки сполоснув в ручье, белевшем пеной,
На камень рядом сел он с пани Телименой,
На палку оперся потом рукою влажной
И приготовился к беседе очень важной.
«Сестрица, с той поры как к нам приехал Тадя,
Задумываюсь я, на будущее глядя,
Бездетен я и стар, сказать по правде надо:
Племянник для меня — единая отрада!
К тому ж — наследник мой, а я, по воле неба,
Оставлю юноше кусок шляхетский хлеба!
Должна его судьба в имении решиться,
Я за нее несу ответственность, сестрица!
Отец Тадеуша, признаться надо, странный,
И непонятны мне дела его и планы.
Сказался умершим, сам притаился где-то,
Не хочет между тем, чтоб сын узнал про это.
Меня тревожит брат: то в легион {269} вначале
Он Тадю направлял, я был в большой печали…
Потом согласье дал, чтоб пожил он в поместье,
Женился поскорей… А я уж о невесте
Подумал для него отнюдь не мимоходом:
Здесь с Подкоморием никто не равен родом,
Как раз на выданье его дочурка Анна,
Богата и знатна, собой прекрасна панна,
Хочу сосватать их». Тут пани побледнела
И книжку бросила, вскочила, снова села:

«Помилуй, братец мой, да веришь ли ты в бога?
Зачем его женить? Подумай хоть немного!
Как в голову взбрела подобная затея?
Не стыдно ль превратить красавца в гречкосея! {270}
Тебя он проклянет впоследствии за это!
Зарыть такой талант в глухой тиши повета!
Поверь словам моим: есть разум у дитяти,
Пусть наберется он и лоска и понятий,
Для воспитания нужна ему Варшава…
Ах, милый братец мой! Придумала я, право…
Пошли Тадеуша в столицу за судьбою.
Там зиму проведу, и порешим с тобою,
Как лучше поступить. Принять смогу я меры,
Ну, словом, сделаю все для его карьеры!
С моею помощью он всюду будет принят
И вес приобретет, ведь связям там цены нет!
Чины получит он, а дальше почему ж бы
Не бросить Петербург и не уйти со службы,
С большими связями и с орденом в придачу?
Ну, что ответишь мне?» — «Вот задала задачу! —
Ответил ей Судья. — Тадеушу по свету
Не плохо побродить, об этом спора нету!
Я в юности моей пространствовал немало
И в Дубно побывал {271} с делами трибунала,
И в Петрокове был {272} , свет повидал на славу!
Однажды посетил я даже и Варшаву!
Теперь Тадеуша отправил бы я смело
В далекие края поездить так, без дела,
Попутешествовать и свет увидеть, пани,
Поездкой завершить свое образованье.
Не ради орденов, — готов просить прощенья,
Российские чины, какое в них значенье? —
Никто из шляхтичей простых и именитых
Не ищет орденов российских и не чтит их.
Приобретается почтение народа
За имя доброе, еще за древность рода,
За должность, данную доверием шляхетским,
А не протекцией и не знакомством светским».