Адам Мицкевич - Стихотворения. Поэмы

«Когда согласен ты, — вскричала Телимена, —
Пошли Тадеуша в столицу непременно!»

Затылок почесав, сказал Судья, вздыхая:
«Послать бы я послал, затея неплохая!
Но брата своего ослушаться не смею,
Монаха мне теперь он навязал на шею, —
Ты знаешь, бернардин приехал из-за Вислы;
Мой брат открыл ему намеренья и мысли:
Тадеуша женить на Зосе дал приказ он,
И хорошо бы нам уладить дело разом!
Не скрою от тебя: при браке столь желанном,
Мой брат наделит их значительным приданым.
Достался капитал изрядный мне от брата,
По милости его живу теперь богато,
И вправе он решать, — подумай-ка об этом
И помоги, сестра, мне делом и советом!
Мы познакомим их. Сознаюсь я, не споря,
Что Зося молода, но в том не вижу горя.
Давным-давно пора ей показаться в свете,
Хотя и в небольшом, хотя б у нас в повете!»

С волненьем слушала Соплицу Телимена,
Вскочила на ноги и села вновь мгновенно.
Как будто своему не доверяя слуху,
Гнала слова его, как прогоняют муху,
Отталкивала их в уста ему обратно
И разразилась вдруг:

«Мне это непонятно!
Как быть с племянником, вы разбирайтесь сами!
Об этом, добрый брат, не буду спорить с вами!
Вы с Яцеком вдвоем решайте, как хотите, —
Хоть и в корчму его за стойку посадите,
Пусть носит из лесу вам кабанов и лосей…
Но права нет у вас распоряжаться Зосей!
Что вам до Зосеньки? Ее ращу я с детства,
Пускай твой старший брат давал на это средства
И пенсию платил сиротке ежегодно.
Он не купил ее, и девушка свободна:
Пускай приданое назначил — деньги эти,
Как ведомо тебе и всем другим в повете,
Не без причины ей дает, чего дивиться?
Перед Горешками в большом долгу Соплица!»
Судья внимал речам со скорбным выраженьем,
И с неохотою и с тайным сожаленьем,
Обидные слова задели за живое,
Он вспыхнул и поник печально головою.

А пани кончила: «Я Зоею воспитала,
Я родственница ей, и мне решать пристало,
И не позволю я, чтоб вмешивался всякий…»
«А если Зосенька отыщет счастье в браке? —
Прервал ее Судья. — И влюбится в Тадюшу?»
Но пани крикнула: «Ищи на вербе грушу!
Полюбит или нет — подумаешь, событье!
Питомица моя, всем стану говорить я,
Хоть не богатая, да не простого рода:
Отцом сиротки был вельможа-воевода!
Жених отыщется, за ним не станет дело,
А Зосенька, что мной воспитана умело,
Здесь одичала бы!» Казалось, что отказом
Судья не огорчен, он не повел и глазом,
А молвил весело: «Не гневайся на свата.
Бог видит, я хотел исполнить волю брата,
Хотел и твоего согласия добиться,
Но вправе ты решать, любезная сестрица,
И если Зосеньку отдать не хочешь Таде,
То будь по-твоему, не злись же, бога ради!
Я брату отпишу, что панну Зоею сыну
Не хочешь отдавать, и объясню причину,
А сам договорюсь я с паном Подкоморьем,
С ним сладим сватовство, наверно, не поспорим!»

Но Телимена вмиг ответила: «Помилуй!
Не отказала я тебе, мой братец милый!
Паненка молода, ты сам заметил это,
Посудим, поглядим, не дам еще ответа.
Мы познакомим их, как водится у шляхты,
Нельзя судьбу других решать с бухты-барахты!
И ты не заставляй племянника жениться,
Когда не по сердцу окажется девица!
Ведь сердце не слуга, не знает господина,
Не заковать его в оковы все едино!»

Судья, задумавшись, пошел своей дорогой,
Тадеуш тотчас же приблизился немного,
Хотя и делал вид, что увлечен грибами,
Сюда же крался Граф неслышными шагами.

Он видел спор Судьи с прекрасной Телименой
И живописною залюбовался сценой.
Вмиг вынул карандаш с бумагой из кармана,
Которые носил с собою постоянно,
И, положив на пень, сказал себе: «Вот случай!
Никто бы выдумать не мог картины лучшей!
Тут он, а там — она! Контрастные фигуры,
И позы смелые, — сейчас пиши с натуры!»

Граф протирал лорнет средь сумрака лесного,
Глаза зажмуривал, и вглядывался снова,
И приговаривал: «Чудесней полотна нет,
Но стоит подойти — и что ж глазам предстанет?
Не бархат-изумруд — травы зеленой кромка,
И не дриада, нет! А только экономка!»

Граф с Телименою в дому Судьи встречался,
Но красотой ее тогда не восхищался,
Вниманьем не дарил своей знакомки давней
И удивился вдруг, модель мечты узнав в ней.
Он не сводил с нее восторженного взгляда.
Так красили ее и красота наряда,
И не затихшее еще волненье спора,
И освежающий, душистый ветер бора,
И юношей приход, приятный и нежданный, —
Все делало ее красивой и желанной.

Тут Граф заговорил: «Прошу у вас прощенья,
Дань благодарности принес и восхищенья!
Сознаться должен вам, что, стоя за березой,
Я подглядеть успел, как тешились вы грезой;
И как же я теперь виновен перед вами,
Пером не описать, не рассказать словами!
За вдохновение обязан вам навеки,
Суди художника, забыв о человеке!
Рисунок удостой вниманьем благосклонным».
И подал ей пейзаж с почтительным поклоном.
Набросок юноши судила Телимена,
Как судят знатоки, с умом, проникновенно,
Скупа на похвалы, щедра на поощренье:
«У пана есть талант, достойный восхищенья!
Работать вы должны, но в поисках натуры
Не льститься на леса и небосвод наш хмурый…
Италия! О, рай! О, чудеса природы!
Тибура дивного классические воды! {273}
Ты, Позилипский грот {274} , покрытый древней славой…
Земля художников! У нас, о боже правый!
Питомец муз у нас зачах бы в детстве раннем…
Пускай останется эскиз воспоминаньем!
Я сохраню его среди страниц альбома,
Что в столике моем всегда хранится дома».

Речь повели они о дуновеньях нежных,
О скалах голубых, о шуме волн прибрежных
И, отдавая дань своих восторгов югу,
Хулили родину и вторили друг другу.

А между тем кругом, налево и направо,
Литовские леса темнели величаво.
Кудрявый хмель обвил черемуху багрянцем,
Рябина расцвела пастушеским румянцем,
А рядом с жезлами орешины — менады
Орехов жемчуга вплели в свои наряды,
И тут же детвора — шиповник и калина,
Устами спелыми к ним тянется малина,
Дубы с кустарником переплелись ветвями,
И каждый кавалер уже склонился к даме,
А сбоку парочка, ну, впрямь молодожены!
Всех выше, всех стройней, всех зеленее кроны,
От всех отличные осанкой и нарядом —
Береза белая и граб влюбленный рядом.
Вдали безмолвные ряды высоких буков,
Они, как старики, любуются на внуков,
Седые тополи, за ними бородатый
Пятисотлетний дуб, от старости горбатый,
На предков оперся сухих, окаменелых,
Как на кресты могил, давным-давно замшелых.

Тадеуш нервничал, вертясь как на иголках,
Принять участия не мог он в праздных толках,
Когда же принялись они друг перед другом
Деревья восхвалять, взлелеянные югом:
Алоэ, кактусы, оливы и лимоны,
Агавы, апельсин, миндаль и цииамоны,
Орехи грецкие, смоковницы густые,
Хвалили их плоды, все солнцем налитые, —
Тадеуш хмурился, молчал он поневоле
И вдруг заговорил, не сдерживаясь доле.