Адам Мицкевич - Стихотворения. Поэмы

Пока он говорил, уладил Ключник дело,
Он тушу обошел и оглядел умело.
Могучим тесаком по голове ударил,
Затылок разрубил, в мозгу ножом пошарил
И, пулю вытащив, отер ее ливреей
И к дулу приложил — примерить поскорее.
«Вот пуля, — произнес. Все на него взглянули. —
Панове, — продолжал, — у вас другие пули!
Ружье Горешково! — Тут он приподнял ловко
Старинное ружье, скрепленное бечевкой. —
Но выстрелил не я, хотя и был под боком,
Боялся в юношей попасть я ненароком!
Бежали юноши. Глазам своим не веря,
Над графской головой увидел лапу зверя!
Горешков родич он… Хотя бы и по прялке…
Воззвал я к господу и был услышан, жалкий!
Послали ангелы на помощь бернардина,
Он всех нас устыдил, ну, молодец ксенжина!
Покуда я дрожал, чего-то дожидался,
Он выхватил ружье, и выстрел вмиг раздался!
За сто шагов стрелял и между головами,
В пасть зверю угодил! Признаюсь перед вами,
Немало прожил я, но я стрелка такого
Лишь одного знавал и не встречал другого.
Он, славный некогда на стольких поединках,
Он, пулей каблуки срезавший на ботинках,
Он низкий человек, но храбрости отменной,
Усач по прозвищу, фамилии презренной.
Однако ни к чему теперь его отвага,
По самые усы горит в аду бродяга!
Хвала ксендзу! Двоих сегодня спас ксенжина,
А может, и троих, ну, квестарь, молодчина!
Горешково дитя, последнее на свете,
Когда б медведь задрал, и я бы не жил, дети!
Полез бы на рожон в пасть к бурому уроду,
Пойдем-ка, добрый ксендз, за Графа выпьем меду!»

Но не было уже ксендза в лесу зеленом,
Медведя застрелив, он подбежал к спасенным,
Хотел скорей унять душевную тревогу.
Узнав, что целы все, вознесся мыслью к богу,
Молитву прочитал и, широко шагая,
Пустился из лесу, как будто убегая.

Гречеха между тем распоряжался снова:
Охапки вереска и хвороста сухого
Велел бросать в костер; разросся дым сосною,
Навесив балдахин над зеленью лесною,
А над костром стрелки рогатины скрестили,
Пузатые котлы на зубья нацепили.
С возов несли уже капусту, и жаркое,
И хлеб,
а погребец всегда был под рукою.
Хранились в погребце бутыли всех калибров —
И вот, хрустальную бутыль из прочих выбрав
(Гостинец Робака, по вкусу всем полякам,
То водка Гданьская, кто до нее не лаком!),
Судья провозгласил, разлив вино по чашам:
«Здоровье Гданьска пью, он был и будет нашим!»
И чаши винные наполнил он до края,
Покуда золото не пролилось, сверкая.

А бигос греется; сказать словами трудно
О том, как вкусен он, о том, как пахнет чудно!
Слова, порядок рифм, все передашь другому,
Но сути не понять желудку городскому!
Охотник-здоровяк и деревенский житель —
Литовских кушаний единственный ценитель!

Но и без тех приправ литовский бигос вкусен,
В нем много овощей, и выбор их искусен;
Капусты квашеной насыпанные горки
Растают на устах, по польской поговорке.
Капуста тушится в котлах не меньше часа,
С ней тушатся куски отборнейшего мяса,
Покуда не проймет живые соки жаром,
Покуда через край они не прыснут паром
И воздух сладостным наполнят ароматом.

Готово кушанье, и с громовым виватом
Все с вилками бегут, в капусту их вонзают,
Звон меди, дым валит, и бигос исчезает,
Подобно камфаре. На самом дне казанов
Клокочет пар, как дым из кратеров вулканов.

Стрелки довольные напились и наелись
И, тушу привязав, на лошадей уселись.
Друг с другом завели веселую беседу,
Асессор, все еще назло Законоведу,
Хвалился перед ним своею Сапгушовкой,
А тот ему в ответ — лихой Сагаласовкой.
Лишь Граф с Тадеушем печально путь держали,
Стыдились промаха, стыдились, что бежали.
Кто зверя упустил, нарушив ход облавы,
Тот нелегко уже добьется доброй славы.

«Я взял рогатину, — воскликнул Граф со злобой, —
И не вмешайся пан, мы б не бежали оба!»
Тадеуш отвечал, что, силы соразмеря,
Он на рогатину бы лучше принял зверя.
Бросая реплики сердито и угрюмо,
Не слышали они ни болтовни, ни шума.

Гречеха посреди охотничьего круга
Был так же говорлив, как в добрый час досуга.
Но все ж, о спорщиках немного беспокоясь,
Задумал досказать не конченую повесть.
«Асессор и Юрист, вас призывал к барьеру
Ничуть не потому, что я свиреп не в меру,
Нет! Боже сохрани! Хотел представить шутку
И позабавиться в веселую минутку,
Чтоб вас уговорить не тратить время в ссорах.
Я выдумал ее тому назад лет сорок.
Ту шутку славную не знаете вы, други,
Хоть некогда она прославилась в округе!

Довейко, верно бы, с Домейкой мирно жили,
Но помешало им созвучие фамилий!
На сеймиках себе сторонников, бывало,
Довейко партия средь шляхты вербовала;
Прошепчут шляхтичу: «Свой голос дай Довейке»,
А тот, не расслыхав, отдаст его Домейке.
И на пиру когда провозгласил Рупейко:
«Виват Довейко наш!» — кто подхватил: «Домейко»,
А кто переспросить пытался у соседа:
Невразумительна за чаркою беседа.

А в Вильно было так: какой-то шляхтич пьяный
С Домейкой фехтовал и получил две раны.
Из Вильно уходя и торопясь к парому,
С Довейкой встретился он по дороге к дому.
И только лишь вдвоем поплыли по Вилейке —
«Кто он таков?» — спросил пьянчужка у Довейки;
«Довейко» услыхав, полез в свою кирейку {291} ,
Клинком подрезал ус Довейке за Домейку.

А на облаве-то похуже вышел случай,
Ведь надо было же! Они в глуши дремучей
Стояли рядышком и выстрелили вместе
В одну медведицу; признаюсь вам по чести,
Упала замертво, — а все ж ходили слухи,
Что до десятка пуль она носила в брюхе.
Однокалиберных немало ружей было:
Которое ж из них медведицу убило?

«Довольно! — крикнули друзья мои с досадой. —
Бог или черт связал, но развязаться надо!
Как в небе солнцам двум, двоим нам в мире тесно!
За сабли! Чья возьмет, решим дуэлью честной!»
Старались шляхтичи мирить их, — все напрасно!
Рассвирепев, они в запальчивости страстной
Клинки отбросили, взялись за пистолеты…
Тут закричали мы, что слишком близки меты,
Но поклялись они стреляться через шкуру,
Опасность велика! Убьют друг друга сдуру!
«Гречеха — секундант!» Что ж, не моргнул я глазом:
«Пускай могильщик вам могилы роет разом,
Не кончится добром ваш вызов молодецкий,
Но вы не мясники, деритесь по-шляхетски!
И не сближайтесь так, ведь удальство не в этом,
Хотите пропороть вы брюхо пистолетом?
Свою дистанцию назначили вы сами,
Я вымерю ее шагами и глазами,
Сам шкуру растяну, и сам ее расправлю,
И вас по совести, друзья мои, расставлю:
На морде — одного, а на хвосте — другого,
Стреляйтесь досыта — позиция готова!»
«Когда и где, скажи?» — «Да в Уше на рассвете!»
Ушли они, а я Вергилия взял, дети».