Адам Мицкевич - Стихотворения. Поэмы

А Зося кажется меж птицами высокой.
Вся в белом, тонкая, молоденькая панна
Легка в движениях — точь-в-точь струя фонтана!
Из сита зачерпнув, бросает им проворно
Рукой жемчужною жемчужин крупных зерна.
Перловая крупа — обычная заправа
Литовских кушаний, но девушка лукаво
Повадилась таскать перловку из буфета,
Для милых птиц своих отважилась на это!

Услышала — зовут! «О, тетя, без сомненья!»
И, птицам высыпав остатки угощенья
И сито покрутив, как бубен танцовщица,
Выстукивая такт, сама взвилась, как птица.
Помчалась радостно, домашних птиц пугая;
Взметнулась тотчас же встревоженная стая.
Ногами девушка едва земли касалась
И птицей между птиц летящею казалась!
За нею голуби летели пышной свитой,
Как за прекрасною богиней Афродитой.

Вскочила девушка в окошко к Телимене,
Любимой тетушке уселась на колени,
А тетушка своей рукою белоснежной
Погладила ее по круглой щечке нежной
И заглянула ей в глаза проникновенно
(Любила девушку сердечно Телимена).
Но вот, с дивана встав, она прошлась немного
И, пальцем погрозив, заговорила строго:

«Ты, Зося, не дитя, пора остепениться!
Тебе четырнадцать, ты взрослая девица!
И внучке Стольника, конечно, не пристало
Возиться с птицами, якшаться с кем попало!
С крестьянскими детьми ты нянчилась довольно,
Поверь, что на тебя смотреть мне даже больно!
Фи! загорела ты, как дикая цыганка,
А неуклюжа как! Ни дать ни взять крестьянка!
Забавы детские пора тебе оставить,
Сегодня обществу хочу тебя представить.
К нам гости съехались, и встретишься ты с ними.
Не осрами ж меня манерами дурными!»

Вскочила девушка, от счастья хорошея,
И тотчас кинулась наставнице на шею,
В ладоши хлопая, смеяться, плакать стала:
«Ах, тетя, как давно гостей я не видала!
Все с курами вожусь, все слышу птичьи крики,
А в гости прилетал один лишь голубь дикий!
Мне так наскучило одной сидеть в алькове!
Со скукой, говорят, приходит нездоровье!»

«Мне докучал Судья, — сказала Телимена. —
В свет вывозить тебя хотел он непременно.
Не знает, что плетет. Жил старикан в повете
И не бывал нигде. Что знает он о свете?
Известно хорошо мне, как особе светской,
Что надо в общество явиться не из детской!
Коль на глазах растешь, тогда, попомни слово,
Эффекта все равно не выйдет никакого,
Будь раскрасавицей! Зато, когда нежданно
Войдет в гостиную не девочка, а панна,
Все кинутся искать ее улыбки, взгляда,
Хвалить и тонкий вкус, и красоту наряда,
Ловить слова ее, все делать ей в угоду,
А если девушка вошла однажды в моду,
То пусть не нравится — все, несмотря на это,
Ей поклоняются, — таков обычай света.
Не беспокоюсь я: ты выросла в столице,
Я воспитанием твоим могу гордиться.
Ты помнишь Петербург, хотя живешь в повете.
Заботься, Зосенька, теперь о туалете!
Все приготовлено, чего же ждешь еще ты?
Охотники вот-вот заявятся с охоты».

Тут горничная вмиг с дворовой молодою
Ей таз серебряный наполнили водою.
Как воробей в песке, в воде плескалась панна,
А горничная ей прислуживала рьяно.
Достала тетушка столичные запасы:
Помаду, и духи, и прочие прикрасы.
Духами тонкими обрызгала девицу —
Благоухание наполнило светлицу.
Надела Зосенька чулочки-паутинки,
Обулась в белые варшавские ботинки,
И, затянув шнурки на шелковом корсаже,
Служанка пеньюар надела ей тотчас же.
Вот, папильотки сняв бумажные, крутые,
В два локона свила ей кудри золотые,
Пригладив волосы на лбу и над висками;
Потом сплела венок из руты с васильками,
А тетушка его оправила умело
И ловко девушке на голову надела,
Чтоб в золоте волос, как в спелой ржи, мелькая,
Синели васильки, головками кивая.
Снят белый пеньюар, и платьице надето,
И, споря красотой с сияньем туалета,
Как лилия бела, нежна, благоуханна,
Платочек мнет в руке молоденькая панна.

Одобрив туалет последнего фасона,
Велит ей тетушка пройтись непринужденно.
Особой светскою была недаром тетка,
И не понравилась ей Зосина походка;
Увидя реверанс, в испуге закричала:
«Ах, я несчастная! Так вот что означала
Возня с гусятами! Так ходят лишь подпаски,
Как разведенная жена, ты строишь глазки!
Меня позоришь ты подобным реверансом!»
Паненка залилась малиновым румянцем:
«Жила я взаперти, ни с кем не танцевала,
Возилась с детворой и с птицами, бывало.
Прошу у тетушки немного снисхожденья,
С гостями поведусь и наберусь уменья!»

«Возиться с птицами, конечно, лучше было,
Чем с тою шушерой, что дядю облепила! —
Сказала тетушка. — Плебан, игравший в шашки
С молитвой на устах, другие замарашки —
Чинуши с трубками! Лихие кавалеры!
Переняла бы ты завидные манеры!
Зато пришла пора тебе повеселиться
В хорошем обществе: созвал гостей Соплица,
Меж ними есть и Граф, жил за границей годы,
Воспитан хорошо и родич воеводы.
С ним полюбезней будь!»
Тут долетело ржанье:
Знать, гости съехались; и поспешила пани
С питомицей вдвоем приезжих встретить в зале.
Спустились об руку, гостей же не застали;
Они прошли к себе, переодеться надо:
Соплица не терпел небрежного наряда.
Пан Граф с Тадеушем оделись всех быстрее
И вместе в зал сошли с высокой галереи.

Приветствовала их любезно Телимена,
Свою племянницу представила степенно
Сперва Тадеушу, он родственник ей близкий;
Присела девушка; поклон отвесив низкий,
Беседу завязать Тадеуш попытался,
Но, глянув на нее, с открытым ртом остался.
Зарделся, побледнел, дрожь проняла беднягу,
Казалось, потерял он всю свою отвагу…
По росту, голосу в единое мгновенье
Узнал он в девушке волшебное виденье,
Да, этот силуэт он видел на заборе,
И этот голосок будил его на горе!

Гречеха выручил Тадеуша, на счастье,
Увидя дрожь его, он принял в нем участье
И посоветовал пойти вздремнуть немного.
Тадеуш в угол стал, подальше от порога;
Уставясь на гостей полубезумным взглядом,
Он видел тетушку с племянницею рядом.
Хозяйка поняла, что юноша взволнован,
Что замер сам не свой, как будто зачарован;
Стараясь угадать, что с ним такое стало,
Она по-прежнему с гостями щебетала,
Но, улучив момент, Тадеуша спросила:
Здоров ли, почему один стоит уныло?
О Зосе походя ему сказала что-то,
Но юноша молчал и слушал с неохотой,
Не глядя на нее. Тут пани стало жутко,
И поняла она, что это все не шутка!
Участие на гнев сменила Телимена,
Внезапно поднялась и глянула надменно,
Презреньем обдала, а он в ответ на это
Стремительно вскочил и, вспыхнув, как ракета,
Прочь кресло отпихнул решительным движеньем,
И кинулся бежать, и плюнул с раздраженьем.
Дверь хлопнула за ним, но этой бурной сцены
Не увидал никто, на счастье Телимены.