Адам Мицкевич - Стихотворения. Поэмы

Чужую жизнь разбить не трудно человеку,
Зато исправить зло порой не хватит веку!
Скажи словечко он, и мы б узнали счастье,
Быть может, до сих пор все жили бы в согласье,
Быть может, при своем возлюбленном дитяти,
При Эве милой он, при благодарном зяте
Спокойно старился, к нему б ласкались внуки!
А вышло что? Обрек обоих нас на муки,
И гибель сам нашел, и ужасы последствий…
И мой кровавый грех, и годы долгих бедствий…
Но я не жалуюсь… Себя не защищаю,
Нет… Я не жалуюсь… От всей души прощаю, —
Ведь я убил его…

Когда б он не тянул, не мучил бы, а разом
Пресек любовь мою решительным отказом,
Кто знает, может быть, все вышло бы иначе
И я, погоревав, забыл о незадаче,
Но он хитрил со мной, мол, не имел понятья,
Что в голову себе такое мог забрать я,
Мол, представлял себе совсем другого зятя!
Я нужен был ему: имел я положенье
Средь шляхты и снискал магнатов уваженье.
Он, Словно чувств моих совсем не замечая,
Все зазывал меня, по-дружески встречая.
Когда ж, бывало, с ним мы за столом сидели
И слезы горькие в глазах моих блестели,
И видел он, что я ему откроюсь скоро…
Хитрец! Переводил теченье разговора
На тяжбы, сеймики, охоты в недрах бора.

Растрогается он, бывало, за бутылкой
И станет обнимать, клянется в дружбе пылкой
(Особенно когда нужна ему услуга),
Я должен был в ответ обнять его, как друга, —
Такая злость брала! Проглатывал слюну я,
И крепко стискивал я рукоять стальную,
И саблю обнажить стремился, полон гнева.
Но непонятно, как угадывала Эва,
Что делалось со мной! Лицо ее бледнело,
С мольбою робкою в глаза мои глядела…
Она голубкою была такою милой,
И взгляд лучистый был такой исполнен силой
Небесно-ангельской, что я, забыв о боли,
Чтоб не пугать ее, смирялся поневоле.
И я, буян, в Литве прославленный когда-то,
И я, сбивавший спесь не с одного магната,
Рубака доблестный и видывавший виды,
Который бы не снес от короля обиды,
Который не прощал ни слова, ни насмешки,
Покорно умолкал пред дочерью Горешки,
Как будто бы Sanctissimum увидел…

А сколько раз хотел я перед ним открыться,
С горячею мольбой смиренно обратиться!
Но Стольник всякий раз в холодном изумленье
Глядел в глаза мои, я подавлял волненье
И разговор менял, не медля ни минутки,
О тяжбах рассуждал, переходил на шутки,
Из ложной гордости боясь Соплицы имя
Унизить хоть на миг поступками своими.
Смириться я не мог и не привык к отказу,
Какие слухи бы пошли в округе сразу,
Когда узнали бы, что Яцек я…
Соплица…
Похлебкой черною был встречен у магната…
А я держался с ним всегда запанибрата.

Что было делать мне? И сам не знал я даже.
Решил шляхетский полк сформировать тогда же,
Покинуть отчий дом, с отчизной распрощаться
И на татар пойти, не то с царем сражаться.
Поехал к Стольнику, мечтал я в эту пору,
Что как увидит он сторонника, опору,
Почти что родича, с которым крепко связан,
И вместе пировал и воевал не раз он,
И едет старый друг на край далекий света…
Быть может, Стольника растрогает хоть это?
Покажет сердце мне он, жалостью согретый,
Как робкая улитка рожки…

Ах, кто приятеля любил хотя б немного,
То искорка любви пред дальнею дорогой,
Наверно, вспышкою украсила прощанье,
Как жизни яркий луч в минуту угасанья…
Прощаясь с земляком на вечную разлуку,
И черствый человек испытывает муку.

Бедняжка! Услыхав, что я уеду вскоре,
Упала замертво — ее скосило горе!
Слезами залилась, и понял я нежданно,
Как сильно в свой черед меня любила панна.

Впервые плакал я в ответ на слезы эти,
От счастья, помнится, все позабыл на свете,
В слезах хотел обвить я Стольниковы ноги.
«Убей, — молить его в смятенье и в тревоге, —
Иль сыном назови!» Но в час последней встречи
Он обдал холодом, повел другие речи:
О свадьбе дочери, да, он просватал панну!
Гервазий, понял ты, я пояснять не стану,
Ты добрый человек!
Сказал: «Совета пана
Прошу, приехал сват от сына каштеляна,
Ведь ты приятель мой, как мне принять магната?
Сам знаешь, дочь моя красавица, богата,
А каштелян-отец из Витебска, в сенате
Хоть не из первых, но… Совет твой будет кстати!»
Что я сказал ему, не помню… Вероятно,
Невзвидел света я и ускакал обратно.

Гервазий закричал: «То это, то иное
Выдумываешь ты, но сам всему виною!
Бывало так не раз, ты это знаешь тоже:
Кто замуж взять хотел дочь знатного вельможи,
Тот увозил ее, а если мстил — так смело!
Но в сговор с москалем вступить — плохое дело!
Магната польского убить… И где же… В Польше!»

«Я не был в сговоре! — не сдерживаясь дольше,
Воскликнул бернардин. — Из-за замков, решеток
Я выкрал бы ее! Ведь целый околоток
Добжинских был со мной и прочие застянки.
Ах! Если бы она была, как все шляхтянки,
Вынослива! Могла при лязге сабель, звоне
Со мною ускакать, не думать о погоне!
Но бедная! Она, взлелеянная с детства,
Пугливая была, — как ей пускаться в бегство!
Весенний мотылек! Рукой вооруженной
Схватить ее не мог: упала бы сраженной.
И я не мог… Не мог…

Открыто отомстить, разрушить замок сразу?
Нельзя, — узнали бы, что не стерпел отказу!
Душа твоя чиста, Гервазий, ты доныне
Не знаешь горьких мук отравленной гордыни!

Гордыня привела меня к иному плану:
Не выдавать себя, готовить мщенье пану,
Убить свою любовь, не поддаваться гневу,
Жениться на другой, предать забвенью Эву.
Потом, потом найти, к чему придраться,
И отомстить…

И показалось мне, что я достиг покоя.
Обрадовался я и в брак вступил с другою:
Соединился я с убогою девицей;
Я плохо поступил — наказан был сторицей!
Я не берег ее и не жалел нимало,
А мать Тадеуша любила и страдала!
Но Эву я любил, и злость меня душила,
Ходил я как в чаду, все было мне немило,
Не мог я проявить к хозяйству интереса,
Напрасно было все! По наущенью беса
Сердился я на всех, ни в чем не знал утехи
И от греха к греху катился без помехи…
И запил наконец.

Недолго прожила жена моя на свете
И мне оставила дитя и муки эти.

Зато как сильно я всегда любил другую!
Хоть много лет прошло, забыть все не могу я!
Когда, измученный, глаза я закрываю,
Встает передо мной бедняжка, как живая. …

Я пил, но памяти не мог залить вином я,
Не забывал ее, хоть был в краю ином я.
Теперь в сутане я, слуга покорный божий,
Израненный, в крови… О ней тоскую все же!
Об Эве! В смертный час!.. Но я хочу, чтоб знали,
В каких мучениях неслыханной печали
Злодейство совершил.