Фрида Каплан - Поколение пустыни. Москва — Вильно — Тель-Авив — Иерусалим

На одном таком вечере, когда мне было 15 лет, я познакомилась с русским гимназистом — он меня пригласил танцевать вальс. Я по обычаю «серьезных» пробовала отказаться: «Я не танцую», но так как он был из лучших танцоров, я не устояла и протанцевала с ним весь вечер. Потом он пошел меня провожать.

По дороге он мне рассказал, что его старший брат, студент, недавно покончил самоубийством и что он тоже не видит никакого смысла в этой жизни: русская революция провалилась, реакция восторжествовала, и нас всех, кто не хочет смириться и терпеть старый строй, ждет тюрьма и ссылка. Он вообще сомневается, имеет ли смысл бороться, и у него нет достаточно цинизма и эгоизма, чтобы уйти в «личную жизнь», стремиться к карьере инженера, который будет наживать капиталы на постройках железных дорог или домов для богачей.

Почти все мои подруги, которые были «посерьезнее», в это время политической депрессии ныли, стонали, жаловались на скуку жизни, на будни, на пустоту, на буржуазную среду, которая их «заедает». Все стремились, как чеховские сестры, «в Москву, в Москву, в Москву», причем у каждого была другая Москва, недосягаемый идеал, заграничный университет, великая любовь и самостоятельная «красивая жизнь», как в «Гедде Габлер» Ибсена. Я, конечно, тоже не была лишена этой мировой скорби.

Я читала «Кво вадис» Сенкевича [104] Роман польского прозаика Г. Сенкевича (1846–1916) «Quo vadis?», или «Камо грядеши?», рассказывает о первых христианах в Риме времен императора Нерона. , дневник Марии Башкирцевой [105] М. К. Башкирцева (1860–1884), художница, умерла от туберкулеза. Ее написанный по-французски «Дневник» (рус. пер. 1892) отразил умонастроения и эстетические веяния последней четверти XIX в., позднее оформившиеся в эстетике декаданса. , сама хотела быть жертвой львов на арене Рима (если не за христианство, то за какой-нибудь другой идеал) или быть умирающей от чахотки художницей в Италии, как Мария Башкирцева. Было интересно жить в артистической богеме и умереть «среди роз», как героиня Зудермана [106] Герман Зудерман (1857–1928), немецкий драматург, романист, пользовался большой популярностью; наиболее известна была драма «Родина» (1893), где вернувшаяся домой «блудная дочь» Магда отказывается вступить в брак без любви, по выбору отца. .

Кто умел, писал стихи и переписывал в альбом друзьям «на вечную память». При расставании давали всяческие обеты и уверения в том, что будем «нести светоч», что не сойдем с «дороги тернистой» и все в том же духе. Лето 1907 года я провела у дедушки, под Москвой. Мне дали комнату — балкон с большим окном, которое почему-то называлось венецианским. Я начала давать уроки за плату (первый шаг к самостоятельности) и на заработанные деньги купила себе отрез на платье, которое тут же наша домашняя портниха Аннушка мне сшила.

В толстых журналах тогда печатались романы и рассказы Боборыкина, Найденова, Потапенко, Арцыбашева и Амфитеатрова [107] П. Д. Боборыкин (1836–1921), прозаик, драматург, ввел в употребление слово «интеллигенция» как особый вид людей умственного труда и нравственных исканий. С. А. Найденов (Алексеев; 1868–1922), прозаик, драматург, был близок к М. Горькому; наиболее известна пьеса «Дети Ванюшина» (1901). И. Н. Потапенко (1856–1929), прозаик, драматург, был весьма популярен в 90-е годы XIX в.; знакомец А. П. Чехова, прототип Тригорина в пьесе «Чайка». М. П. Арцыбашев (1878–1927), писатель, драматург, публицист; его нашумевший роман «Санин» (1907) вызвал полемику о сексуальной свободе и порнографии. А. В. Амфитеатров (1868–1932), писатель, «русский Золя», автор историко-бытописательских романов; с 1921 г. в эмиграции. — это была скорее публицистическая беллетристика, чем художественная, но она давала нам темы для споров и размышлений. Идеализм и реализм, родственность душ, непонятые натуры, торгашество и буржуазность, «чистота и грязь» (в вопросах пола), филантропия, которую начали презирать, политика, до которой мы не доросли, — все это создавало в душах детей такой сумбур и неразбериху, что мы не находили себе места. И не было той чуткой души, которая бы могла объяснить и помочь разобраться во всех этих проблемах. Мы знали, что у родителей нельзя искать «чуткости» (словечко, которое не сходило с уст, — жены не находили чуткости у мужей, а мужья у жен, — так нам, по крайней мере, казалось, и мы жалели наших старших сестер и тетушек, потому что их мужья не были «чуткими»).

Люди старше нас выдержали этот революционный кризис, были сосланы в Сибирь, оттуда бежали за границу, уходили в подполье и продолжали свою тяжелую и опасную работу, которая в 1917 году привела к новой и окончательной русской революции.

В русской среде еще появилось течение «огарков», сторонников «санинства» (по имени героя романа Арцибашева) и циничной и свободной любви: но мы, еврейские девочки, этого не принимали и не признавали, мы только понаслышке знали, что такое существует. Религия была как-то дискредитирована, все были атеисты, никто не сознался бы, что ходить в синагогу и слушать пение хора и хорошего кантора доставляет удовольствие и успокаивает душу.

В Вильне в хоральной синагоге мне приходилось слушать курс лекций по еврейской истории, который читал д-р Шмария Левин [108] Шмария (Шмарьяѓу) Левин (1867, Свислочь, близ Бобруйска, — 1935, Хайфа), еврейский и сионистский деятель, казенный раввин, оратор, педагог, пропагандист, публицист. , наш казенный раввин, член Первой Государственной думы, а впоследствии — известный сионист. Эти лекции наводили на мысль о еврейских национальных идеалах, о собственном государстве в прошлом и будущем.

Я много задумывалась о Боге, Разуме и Абсолюте, о Морали с большой буквы, но ни за что не созналась бы в этом никому. В минуту горя искала опоры вовне, в каком-то Боге, которому молилась. Мораль считала абсолютной правдивостью и честностью — мораль эта была юношески жестокая, аскетизм в одежде, отрицание радостей, как веселье, танцы, легкая любовь. Так я себе испортила несколько лучших лет своей молодости. Правда, мы кокетничали другими качествами: простотой, серьезностью, меланхолией, и как всякое кокетство — это имело успех. Мы нравились своей «непонятностью и одиночеством». В 15 лет я себя чувствовала не только взрослой, но и старой. Гимназию я презирала, перестала влюбляться в учителей и гимназистов, ненавидела нашу начальницу, всех буржуев и мещан и аристократов, а как теперь вспоминаю — гимназия была прекрасная. Когда я потом сравнивала ее и школы, где учились мои дети, я жалела моих ребят.

В то лето в Москве я пристрастилась к картинным галереям и выставкам. Картина Ге «Что есть истина?», где окровавленного Христа ведут на Голгофу [109] Мемуаристка ошиблась: картина русского художника, близкого Л. Н. Толстому, Н. Н. Ге (1831–1894) «Что есть истина?» (1890) изображает Иисуса и Пилата. Картины «Несение креста» у Ге нет. Возможно, она имеет в виду большое неоконченное полотно «Голгофа» (1893). , произвела на меня сильное впечатление. — Что есть истина?