Уильям Блейк - Бракосочетание Рая и Ада. Избранные стихотворения и поэмы

КНИГА ПЕРВАЯ
Смерть над Европой нависла; виденья и тучи
на Францию пали —
Славные тучи! Ничтожный король заметался
на меченом смертью
Ложе, окутан могильным туманом; ослабла
десница; и холод,
Прянув из плеч по костям, влился в скипетр,
чрезмерно тяжелый для смертной
Длани — бессильной отныне терзать и кровавить
цветущие горы.

Горы больные! Стенают в ответ королевской тоске
вертограды.
Туча во взоре его. Неккер, [34] Жак Неккер (1732–1804), швейцарец, министр финансов при Людовике XVI. встань! Наступило
зловещее утро.
Пять тысяч лет мы проспали. [35] Дохристианское поверье, сохранившееся среди сектантов, утверждало, что мир был сотворен в 4004 г. до н. э. и просуществует ровно 6000 лет. Я встал, но душа
пребывает во дреме;
Вижу в окне, как седыми старухами стали
французские горы.

Жалкий, за Неккера держится, входит Король
в зал Большого Совета.
Горы тенистые громом, леса тихим граяньем
стонут во страхе.
Туча пророческих изобличений нависла над
крышей дворцовой.
Сорок мужей, [36] Имеется в виду Королевский совет. заточенных печалью в темницу
души королевской,
Как праотцы наши — в сумерках вечных, обстали
больного владыку,
Францию перекричать обреченно пытаясь,
воззвавшую к туче.
Ибо плебеи уже собрались в Зале Наций.
Страна содрогнулась!
Небо французское недоуменно дрожит вкруг
растерянных.
Темень
Первовремен потрясает Париж, сотрясает
Бастилии стены;
Страж и Правитель во мгле наблюдают, страшась,
нарастающий ужас;
Тысяча верных солдат дышит тучей кровавой
Порядка и Власти;
Черной печалью Чумленный зарыскал, как лев,
по чудовищным тюрьмам,
Рык его слышен и в Лувре, [37] На самом деле сторонники короля собирались не в Лувре, а в Версале. не гаснет, под ветром
судилища факел;
Мощные мышцы трудя, он петляет, огнем опаляет
Законы,
Характер черною кровью заветов, кровавой чумою
охвачен,
Силясь порвать все тесней и больней его тело
щемящие цепи,
Полупридушенным волком, к жильцам Семи
Башен взывая, хрипит он.
В Башне по имени Ужас был узник за руки,
и ноги, и шею
С камнем повенчан цепями; Змий в душу заполз
и запрятался в сердце,
Света страшась, как в расщелине скальной, —
пророчество стало Пророку
Вечным проклятьем. А в Башне по имени Тьма
был одет кандалами
(Звенья ковались все мельче, ведь плоть уступала
железу — и жало
Голую кость) королевич Железная Маска — Лев
Вечный в неволе.
В Башне по имени Зверство скелет, отягченный
цепями, простерся,
Дожелта выгрызен Вечным Червем за отказ
оправдать преступленья.
В Башне по имени Церковь невинности мстили,
которая скверне
Не покорилась: ножом пресекла растлевающий
натиск прелата, —
Ныне, как хищные птицы, терзали ей тело
Семь Пыток Геенны.
В Башне по имени Правопорядок в нору с детский
гроб втиснут старец.
Вся заросла, как лианами мелкое море,
седой бородою
Камера, где в хлад ночной и в дневную жару слизь
давнишнего страха
Считывал он со стены в письменах паутины —
сосед скорпионов,
Змей и червей, равнодушно вдыхавших мученьем
загаженный воздух:
Он по велению совести с кафедры в граде Париже
померкшим
Душам вещал чудеса. Заточен был силач, палачом
ослепленный,
В Башне по имени Рок — отсекли ему руки
и ноги, сковали
Цепью, ниспущенной сверху, середку, — и только
провидческой силой
Он ощущал, что отчаянье — рядом, отчаянье
ползает вечно,
Как человек — на локтях и коленях… А был —
фаворит фаворита.
Ну, а в седьмой, самой мерзостной, Башне,
которая названа Божьей,
Плоть о железа содрав, год за годом метался
по кругу безумец,
Тщетно к Свободе взывая — на том он ума
и лишился, — и глухо
Волны Безумья и Хаоса бились о берег души;
был виновен
Он в оскорбленье величества, памятном в Лувре
и слышном в Версале.

Дрогнули стены темниц, и из трещин
послышались пробные кличи.
Смолкли. Послышался смех. Смолк и он.
Начал свет полыхать возле башен.
Ибо плебеи уже собрались в Зале Наций: горючие
искры
С факела солнца в пустыню несут красоты
животворное пламя,
В город мятущийся. Отблески ловят младенцы
и плакать кончают
На материнской, с Землей самой схожей, груди.
И повсюду в Париже
Прежние стоны стихают. Ведь мысль о Собранье
несчастным довлеет,
Чтобы изгнать прочь из дум, с улиц прочь роковые
кошмары Былого.

Но под тяжелой завесой скрыт Лувр: и коварный
Король, и клевреты;
Древние страхи властителей входят сюда,
и толпятся, и плачут.
В час, когда громом тревожит гробы, Королей
всей земли лихорадит.
К туче воззвала страна — алчет воли, — и цепи
тройные ниспали.
К туче воззвала страна — алчет воли, — тьма
древняя бродит по Лувру,
Словно во дни разорений, проигранных битв
и позора, толпятся
Жирные тени, отчаяньем смытые дюны, вокруг
государя;
Страх отпечатан железом на лицах, отдавлены
мрамором руки,
В пламени красного гнева и в недоумении тяжком
безмолвны.