Анатолий Гуницкий - Стихотворения

Украденным ими из бочки
Забытой на старой дороге
Растерянным сыном огня
Горящего на вернисажах
Пяти цветных галерей. Говорят
Туда нужно срочно зачем-то сходить!

Весна. Исход. И головокруженье,
И уползанье вверх, и раздвиженье,
Вокруг – зеркал сердитое свеченье,
И лязганье домов, и постиженье.

Мироворот опаснее воды
Беги сюда, да не оставь следы!

А то опять начнется восхожденье,
Седого дьявола тупое раздраженье,
Уничтоженье утра. И сверженье,
И тут уж неизбежно пораженье:

Мироворот, дыхание слюды,
Какие непонятные ходы!

Почувствовав ритм в долине Юноны
Медведь чернобурый бурый снимает корону
И вновь сочным басом поет. В Боготе
Пружинистый доктор поставил «Два Клена»
Актрисы кончают нон-стоп. Треть Вероны
Опять коротает свой век в нищете.

Наверное, мелкотоварную реку,
Продаст в полцены бизнесмен Исламбеков,
Который не любит шатер ноября.
Он рвется домой. В гости к древнему греку,
В салон Афродиты. Где красною декой
Сверкает над миром принцесса Заря.

I miss you, Гэрио. Беспечный городок,
Построенный доцентом из Сиднея,
Его глаза весной позеленеют,
А ноги почернеют. Вновь курок

Скрипит и щелкает в бездонной почивальне
Вдали от заржавевших облаков
Сырой любви. Семнадцать игроков
Промокли в Гэрио. Как их судьба печальна!

Душа не ведает судьбы.
Гермес не видит голытьбы
И строгих подчериц Щанхая
И глаз любви, и чашку с чаем

Он избегает долгих слов
Не верит в сумрачных коров
Которые как черт в окне
Зевают в сонном полусне

В истерзанном закате дня
Воздушный конь летит. Звеня
Навстречу странной колеснице

Пора, мой друг, закрыть страницу
И позабыть нон-стоп трубы

Душа не ведает судьбы!

Город был взбудоражен
Приближением Черной Осы
Прохожие громко пели
Осанну старому Богу

Расширенное сознание
Сужалось с каждой секундой
Пролетали как птицы века
Над корридой автовокзала

Отголоски нового гимна
Доносились из глубины
Заброшенной частокольни
Где сражались солист и тапер

Пепел совести сгинул в алмазе
Безнадежно утраченной осени
Перламутровый официант
Уронил поднос с барокамерой

Виртуозные головоноги
Вбежали в пещеру лугов
Взбудораженный город скулил
Ему нечего было сказать

Сексапильной леди брюнетке
Подарившей свои жемчуга
Семье тридцать пятого стула
Во имя утраченной вольности.

Тут, припев, пожалуй не нужен.

Небоскреб дымит в темноте,
Кто-то ищет долю похуже
И счастливо ныряет в лужу.
Беспредельна жизнь в Воркуте.

Джихад Любви. Левифиан в аптеке.
Горит зеленый зонт. Лавиной комаров
Разрушен новый дом. В стихийном саундчеке
Узбек из Ольстера ногами месит плов

Так продолжается пятнадцатые сутки.
Подряд. Нон-стоп. В глазах у мертвяка
Слились в анклав сухие промежутки
Между Монголией и стуком каблука

Похоже, нам не стоит ждать прощенья
Суровый век бьет картой козырной
Но я смотрю в окно без отвращенья
И вижу как над картою штабной
Резвятся голуби. А в шахте номерной
Испанская принцесса ест печенье.

Конечно, бесспорно, случайно, едва ли
Я не был ни разу в исландских горах
Возможно, там ночью кричат баобабы
И лезвием бритвы полны кружева

И в полушизоидной пляске шакалов
Сливаются вальс и седой полонез
И голуби мира спешат к миноносцу
Стремясь одарить его свежей икрой

Давайте подумаем вместе о роли
Которую завтра мы будем играть
И в свежезачеркнутых строчках поэмы
Отыщем по новой осколок руды

И в стремной графине по имени Нора
Увидим осколок вчерашней зари
Похожей в потемках на левое ухо
В которое громко скулит козодой

Он хочет поведать семье эскулапов
Историю старого календаря
Но тихо в лесу. И никто не посмеет
Срубить топором почерневший утес

Нависший частично над морем Сиама
Где тонут акулы одна за одной
Едва ли, случайно, наверно, конечно
Ни разу я не был в долине Снегов.

Закончилась эра воды
Теперь длинноногие совы
Включают рубильник зари

Угрюмые эгоцефалы
Сколачивают паркет
Веселые крокодайлы
За пивом бегут поутру

Восторженная комета
Упала в молочный пруд
Инспектор приехал к бизону
И взял у него интервью

На радиостанции – голод
Редактор динамик грызет
Он забыл свое имя в эфире
Но это совсем нестрашно

Ведь седьмого июня, в среду
Закончилась эра воды.

Забывчивый сторож М.
Совсем уже сбился со счета
Ему недосуг умирать
Но и жизнь ему не в кайф

Он ухает, будто выпь
Смотрит в лампу и ждет любви,
Огненной королевы
Однажды случайно задевшей

Его безумную плоть.
Превращаются птицы в гнезда
Превращаются гнезда в птиц,
Происходит все, что угодно

Там, где старые кочегары
С русалками пьют дочерна,
И, целуя руки у смерти
Догоняются черной водой

И, влюбляясь в радужных женщин,
Проносятся мимо портье
Ползущего вдоль порога
Разрушенного отеля

Сторож плачет у двух берез
Он опять не заметил поезд
На котором уехала в полночь
Огненная королева.

Преамбула.
Сомнамбула ночи.
Вокабула. Ампула.
Изжелта-черная дверь
На расхристанном горле совы.
Подаренный.
Кем-то поджаренный.
Подогнутый.
Гудрон. Гудзон. Ганг. Дон.
Наполненный шиком и шумным дыханьем
Витраж повседневности.
Мираж. Извечный кураж
То там, за углом номер пять?
Дырявые улицы? Море? Турбины?
Семнадцатикратное нечто?
Чао. Сорри, бамбино.
Трубы погасли, увы:
За ними не тянутся больше бокалы
С воздухом. На мраморе ветхом гниющие.
Верткие. Мертвые. Злые.
Чужие.

Грохнуло банкой. Во тьме, на рассвете
Раздался
Заупокойный клич воробья.
Гордо промчался кабан
Урча «Песнь Песней»
Старой, с кем попало трахающейся свинье.
Упало разбитое дерево в сером камзоле,
Завыло седое контральто окраин,
Заухало жирное море У-Блю.
Троллейбус отбросил остатки стыда
И стал просто блюзом.
Стена.