Низами Гянджеви - Сокровищница тайн

Ночь пришла, благотворна, на смену прекрасному дню.
Ветру вышла земля, и вода прикоснулась к огню [87] То есть «четыре элемента», из которых, по тогдашним представлениям, состоит все земное, с наступлением ночи вышли из равновесия. .

Месяц старости светит. Очнись, ты охвачен дремотой.
Он уж там, над стеною, деревья блестят позолотой.

Ты с пути, что ведет к покорению мира, сверни.
Ты не властен, как в юности. Встретил ты старости дни.

Стало сердце сухим, и томленьем оно не объято.
В нем уж нет крепкой соли, тебя оживлявшей когда-то.

Стали мысли неясны, туманной исполнены мглы.
Стали ноги бессильны, а пальцы — не пальцы — узлы.

Но решает земля: мы ее милосердия стоим.
Подтяни свои ноги, довольствуйся сладким покоем.

В днях, крутящих тебя, утешаться отрадой какой?
Что всего нам любезней? Покой, ты поверь мне, покой.

Лунный свет, просиявши, в холодный туман обратился;
Твой тюльпан нежно-розовый в желтый тюльпан обратился.

То Хабеш , то Тараз! Как двуцветна твоя голова! [88] Хабеш — Абиссиния, откуда привозили черных рабов, Тараз — область в Восточном Туркестане, откуда привозили рабов, славившихся белизной кожи. Иначе говоря, в твоих черных волосах появилось много седины.
Словно тюрк и таджик на нее предъявляют права!

Эти волосы — дни, а вон те — будто черные ночи.
Ты подумай, о старец, в былое направивши очи,

Сколько в прошлое время встречалось тебе молодых,
Что с годами боролись, волос не желая седых?

Все ж их роз лепестки облетели в осенние бури.
Старость к юным пришла, и не стало весенней лазури.

У себя недостатков не видели юные, нет.
«Только старость, — твердили, — порок, затемняющий свет».

Хоть бы в пальцах своих ты Джамшидову поднял державу,
Поседев, проклянешь ты свою бесполезную славу.

Каждый волос седой — вестник смерти. И если спина
Изогнулась горбом, не о смерти ль вещает она?

Кто же юности царством и мудрости царством владеет?
Я найти их не смог. О творец, кто найти их сумеет?

Дни беспечности скрылись, ушли в безвозвратную даль.
Не печально ли это? Ну что ж, испытаем печаль.

Все навек исчезают, и каждый исчезнет Иосиф [89] То есть даже такой красавец, как Иосиф Прекрасный, тоже должен умереть. .
И печалимся мы, скорбный взор «а прошедшее бросив.

Все сокровища юности бедный утратил старик.
Но ведь в старости только он ценность былого постиг.

Деревцо молодое прекрасные видело годы.
Но засохшее дерево рубят всегда садоводы.

Хоть прошедшая молодость вечно подобна огню,
Все же, старость кляня, мчимся думой мы к прошлому дню.

Ветви юных дерев предназначены завязям свежим,
А сухие — огню. Ими в стужу себя все мы нежим.

Знаем: волосы черные сладкой исполнены тьмы.
Черным камнем привыкли оценивать золото мы.

Видишь, молодость в сумрак уже удалилась. Не спи же!
Ночь настала, и тотчас заря появилась. Не спи же!

В час, как пламень твой жаркий, смиряясь, вкусил камфары .
Черный мускус у неба, спеша, попросил камфары .

Лишь два месяца холод настойчивым будет и смелым,
Туча черная в небе со снегом появится белым.

Л стирать и окрашивать — все это как бы одно.
Там, где солнце живет, и мессии жилище дано [90] По фантастическому представлению того времени и душа Мессии и солнце находятся на четвертом из девяти небес. .

Всё стирают водой. И скажи, кто же примет за сказку
То что все при луне принимает иную окраску?

Эта смена цветов не угодна ль самим небесам?
Сам Иса стал красильщиком [91] По одному из апокрифических евангелий Иисус (Иса) окрасил глиняных голубок, зачерпнув воды из лужи, в которой отражалась радуга. , разве не знаешь, — он сам!

Так как воздух прозрачный цветов не имеет нимало,
То весь воздух над нами и не тяготеет нимало.

Ты, как радостный день и как ночь, что угрюма, — не будь,
Ты зараз черным зинджем и жителем Рума не будь.

Если ты, черный зиндж , также Рума сверкающий житель, —
Ты познаний лишен, ты и зла и смятенья носитель.

Леопарда двуцветная в чаще заметна спина,
Потому-то стрелой и бывает она пронзена.

Как деревья, овеян то горьким, то сладостным часом,
Ты то бродишь в касабе , а то отягчишься паласом .

Так зачем же даны нам различные ткани? Зачем?
Чтобы в зной быть в джуббе , в злую стужу — остаться ни с чем.

Леопардам и львам будь подобен, могучим и вольным.
Всё дают небеса: безмятежным ты будь и довольным.

Хлеб с водой ты имеешь в своем небогатом углу —
Так не следует с ложкой к чужому тянуться котлу.

Если ты, о бедняк, не найдешь даже черствого хлеба,
Но ведь воду и травы ты все же получишь от неба.

Что же рыскать за хлебом, как рыщут голодные псы?
Лучше ел бы траву, словно ослик святого Исы.

Шар с подвижного свода не даст и чуть видимой корки,
Если чести сперва не отнимет, и лютый и зоркий.

Если в этой гробнице бесчисленных узников жар
Животворного неба зажег не напрасный пожар.

Был Иосиф без пищи, как волки в степи, а на крошки
Со стола сей скупой львы бросаются, будто бы кошки.

За пригоршню пшеницы — ну, стоит ли думать о ней? —
Не размалывай сердца, оно ведь пшеницы ценней.

Как водою, трудом ты замешивай тесто для хлеба.
Пламень сердца беречь не твоя ли, о смертный, потреба?

Ешь хоть землю, но хлеба не думай просить у скупых,
Иль дождешься укора от многих презренных и злых.

По рукам и по сердцу ты бей себя термом. Покою
Предаваться не надо. К работам тянись ты рукою.

Лучше малые деньги принять за работу, пойми,
Чем с рукою, протянутой скорбно, стоять пред людьми.

В землях Шама когда-то старик поселился. Ей-ей,
Был он с духами схож: он всегда сторонился людей.

Он рубаху свою плел из трав, и, хваля мирозданье,
Кирпичи он выделывал, чтобы добыть пропитанье.