Юрий Кузнецов - Русский узел. Стихотворения и поэмы

Где же сына искать, ты ответь ему, Спасская башня!
О медлительный звон! О торжественно-дивный язык!
На великой Руси были, были сыны бесшабашней,
Были, были отцы безутешней, чем этот старик.

Этот скорбный старик не к стене ли Кремля
обратился,
Где пропавшего сына начертано имя огнем:
— Ты скажи, неужели он в этих стенах заблудился?
— Он пошел поперек, ничего я не знаю о нем.

Где же сына искать, где искать, ты ответь ему, небо!
Провались, но ответь, но ответь ему, свод голубой, —
И звезда, под которой мы страждем любови и хлеба,
Да, звезда, под которой проходит и смерть и любовь!

— О, не надо, — он скажет, — не надо о смерти
постылой!
Что ты знаешь о сыне, скажи мне о сыне родном.
Ты светила ему, ты ему с колыбели светила…
— Он прошел сквозь меня, ничего я не знаю о нем.

Среди стен бесконечной страны
Заблудились четыре стены.
А среди четырех заблудился
Тот, который ушедшим родился.

Он лежал и глядел на обои,
Вспоминая лицо дорогое.
И потеки минувших дождей
На стене превратились в людей.

Человек в человеке толпится,
За стеною стена шевелится.
— Дорогое лицо, отпусти!
Дай познать роковые пути.

Невозможные стены и дали
Не такой головой пробивали… —
Так сказал и во тьме растворился
Тот, который ушедшим родился.

Он пошел по глухим пропастям,
Только стены бегут по пятам,
Только ветер свистит сумасшедший:
— Не споткнись о песчинку, ушедший!

Зеленая птица свистит за окном,
Ты крошишь ей хлеб на блюде.
Зеленая птица хлеба не ест,
А рвет твои белые груди.

И долго ты ловишь пропавший свист
Своим онемелым телом.
И зеленеет твое кольцо
На безымянном белом.

— Вершина духа знает склон! —
Так говорил мне снежный ком
И отягченный сединой
Поэт, идущий из пивной.
— Ты на пути не становись,
Когда душа катится вниз.

Только выйду на берег крутой,
А навстречу волна перегара.
Это Горский, мой друг золотой,
Потускневшая тень Краснодара.

Он рубаху рванет на груди,
Выставляя костлявые мощи:
— Все, мой друг, позади, позади:
И душа, и опавшие рощи.

На закате грусти не грусти —
Ни княжны, ни коня вороного.
И свистит не синица в горсти,
А дыра от гвоздя мирового.

— Уж такой мы народ, — говорю, —
Что свистят наши крестные муки…
Эй, бутылку и дверь на каюк
Да поставить небесные звуки!

Жизнь прошла, а до нас не дошла,
А быть может, она только снится.
Наше море сгорело дотла,
Но летает все та же синица…

Ты чужие слова повторяла,
И носила чужое кольцо,
И чужими огнями мигала,
И глядела в чужое лицо.

Я пришел — и моими глазами
Ты на землю посмотришь теперь,
И заплачешь моими слезами;
И пощады не будет тебе.

Орлиное перо, упавшее с небес,
Однажды мне вручил прохожий или бес.

— Пиши! — он так сказал и подмигнул хитро. —
Да осенит тебя орлиное перо.

Отмеченный случайной высотой,
Мой дух восстал над общей суетой.

Но горный лед мне сердце тяжелит.
Душа мятется, а рука парит.

Ночь уходит. Равнина пуста
От заветной звезды до куста.

Рассекает пустыни и выси
Серебристая трещина мысли.

В зернах камня, в слоистой слюде
Я иду, как пешком по воде.

А наружного дерева свод
То зеленым, то белым плывет.

Как в луче распыленного света,
В человеке роится планета.

И ему в бесконечной судьбе
Путь открыт в никуда и к себе.

Живу на одной половице
С судьбой без последней страницы,
С туманом морским и табачным,
С бурьяном степным и чердачным,
С краюшкой, которая скачет,
С подушкой, которая плачет…
Дыра от сучка подо мною
Свистит глубиной неземною.

Не шелест ночного оврага,
Не пение игл на сосне,
Во тьме зашуршала бумага —
И тьма шевельнулась во мне.

Ударил из тьмы поколений
Небесный громовый раскат —
Мой предок упал на колени…
И я тем же страхом объят.

Солдат оставил тишине
Жену и малого ребенка
И отличился на войне…
Как известила похоронка.

Зачем напрасные слова
И утешение пустое?
Она вдова, она вдова…
Отдайте женщине земное!

И командиры на войне
Такие письма получали:
«Хоть что-нибудь верните мне…»
И гимнастерку ей прислали.

Она вдыхала дым живой,
К угрюмым складкам прижималась,
Она опять была женой.
Как часто это повторялось!

Годами снился этот дым,
Она дышала этим дымом —
И ядовитым, и родным,
Уже почти неуловимым.

…Хозяйка юная вошла.
Пока старуха вспоминала.
Углы от пыли обмела
И — гимнастерку постирала.

Четыре года моросил,
Слезил окно свинец.
И сын у матери спросил:
— Скажи, где мой отец?

— Пойди на запад и восток,
Увидишь, дуб стоит.
Спроси осиновый листок,
Что на дубу дрожит.

И сын на запад и восток
Послушно пошагал.
Спросил осиновый листок,
Что на дубу дрожал.

Но тот осиновый листок
Сильней затрепетал.
— Твой путь далек, твой путь далек, —
Чуть слышно прошептал.

— Иди куда глаза глядят,
Куда несет порыв.
— Мои глаза давно летят
На Керченский пролив.

И подхватил его порыв
До Керченских огней.
Упала тень через пролив,
И он пошел по ней.

Но прежде чем на синеву
Опасную шагнуть,
Спросил народную молву:
— Скажи, далек ли путь?
— Ты слишком юн, а я стара,
Господь тебя спаси.
В Крыму стоит Сапун-гора,
Ты у нее спроси.

Весна ночной миндаль зажгла,
Суля душе звезду,
Девице — страсть и зеркала,
А юноше — судьбу.

Полна долина под горой
Слезами и костьми.
Полна долина под горой
Цветами и детьми.

Сбирают в чашечках свинец
Рои гремучих пчел.
И крикнул сын: — Где мой отец?
Я зреть его пришел.