Юрий Кузнецов - Русский узел. Стихотворения и поэмы

Но вот машина. Морда между делом
Зевает. На борту во всю длину
Намараны скрипучим школьным мелом
Два слова:
«Перегоним сатану!»
Вот кстати! Грузовик остервенело
Понесся.
Я нагнал остывший чай
На следующей станции. Прощай,
Острота ада!..
И душа запела
О свежести, утраченной давно…
За прошлогодним снегом еду в горы.
— Чуть было не отстал!
— А поезд скорый, —
Сказал сосед, — отстать немудрено.

Колесо навстречь криво катится,
Быстрым-быстрое, и внутри пятно.
Стал я спрашивать: — Ты откудова
Оторвалося? Куда держишь путь? —
Но молчит оно, мимо катится,
Только звон гудит, только пыль стоит.
Прокатилося, промоталося
По плакун-траве и по трын-траве.

Из земли в час вечерний, тревожный
Вырос рыбий горбатый плавник.
Только нету здесь моря! Как можно!
Вот опять в двух шагах он возник.

Вот исчез. Снова вышел со свистом.
— Ищет моря, — сказал мне старик.
Вот засохли на дереве листья —
Это корни подрезал плавник.

Я встретился с промозглым стариком,
Глаза слезятся. — Что с тобой? — спросил я.
— Мне в очи плюнул тот, кого убил я,
И плачу я с тех пор его плевком.

После смерти, когда обращаться
Вам уж незачем станет ко мне,
Будет долго вопить и шататься
Моя память на этой земле.

Будет жалоба — вами живая —
Еще в сердце глубоко блистать.
Из лица пустота мировая
Все пронзительней станет свистать.

Брат! Я дверь распахну на рассвете.
Позабыл ли? Мы были друзья.
Ты посмотришь на дверь: «Это ветер!»
Ошибаешься, брат. Это я!

Твое тело я высек из света,
Из прохлады, огней и зарниц.
Дал по вздоху свистящего ветра
В обе ямки повыше ключиц.

И прошел на закат, и мой путь
Раздвоил глубоко твою грудь.

За сияние севера я не отдам
Этих узких очей, рассеченных к вискам.

В твоем голосе мчатся поющие кони,
Твои ноги полны затаенной погони.

И запястья летят по подушкам — без ветра
Разбегаются волосы в стороны света.

А двуострая грудь серебрится…
Так вершина печали двоится.

Давным-давно судьба перемешала
Твоих сынов и дочерей твоих,
Но та, что спит в долине рук моих,
Спала в бороздке твоего кинжала.

Ты кто, Елена?.. Стар и млад
Из-за тебя в огне.
Пускай цари повременят —
Ты вспомни обо мне.

Гомер — слепой певец богов —
Донес из пустоты
Вздох потрясенных стариков,
Но не твои черты.

Оставил славы блеск и гром,
И больше ничего.
Я угадал мужским чутьем
Смущение его.

В туманном юношеском сне
Из этой пустоты
Являлась женщина ко мне…
Елена, — это ты!

Хотя свой призрачный успех
Ни в ком признать не мог,
Тебя я чувствовал — во всех,
Как славу и подвох.

Когда другая за мечты
Сожгла меня, любя,
Ты приняла ее черты —
Я потерял тебя.

Куда вы, леди? — страсть моя,
Бредущая впотьмах
С душой высокой, как змея
У коршуна в когтях.

Упорной страсти замкнут круг
Шотландскими холмами.
Объяты тени ваших рук
Огнями и громами.

С них каплет кровь — кольцо в крови!
И поздними слезами
Я плачу и молю любви
Над этими руками.

За то, что вам гореть в огне
На том и этом свете,
Поцеловать позвольте мне
Вам эти руки, леди.

Есть глубинный расчет в этом слове мирском,
Бесшабашность и мудрость с запечным зевком,
Свист незримой стрелы, шелестенье в овсе,
Волчье эхо и весть о заблудшей овце,
Русский сон наяву и веселие риска,
Славный путь напролом и искус Василиска.
На авось отзывается эхо: увы!
Сказка русского духа и ключ от Москвы.

В этом звуке таится родная печаль,
Полнота и покой, обретенная даль,
Ясность сонного сердца и стон изглубока;
Окликает Ока — Ориноко!

Все купил этот звук: голубей воркованье,
Гром упавшей короны и конское ржанье,
Гнев небес и сквозные античные хоры;
«Ориноко!» — прокаркает ворон.

Бормотание мысли, кующей звено,
Глас народа, и зов, а куда — все равно,
И былого укор ненароком.

В этом звуке свобода останется жить,
И затеряна в нем ариаднина нить;
Ориноко — мое одиноко!

Это дерево густо и вольно
У железной дороги растет.
Руку высунь из поезда — больно
Отягченная ветка стегнет.

Головного вагона волненье
По цепи пробежит до конца.
Мимолетное прикосновенье
То окна, то руки, то лица!

Дай схватить мне от зелени чистой
Хоть немного рукою своей…
Пыль состава ложится на листья,
На вагонах — следы от ветвей.

Сколько можно цепляться, цепляться,
Если мимо вагоны летят!
Словно женщина, просит остаться,
Но случайные люди — скользят.

Когда песками засыпает
Деревья и обломки плит, —
Прости: природа забывает ,
Она не знает, что творит.

На полпути почуяв пропасть
И дорожа последним днем,
Прости грядущего жестокость:
Оно придет, а мы умрем.

Вчера я ходил по земле, а сегодня
Хоть бейте мячом — мое место свободно.

А в мире, я слышал, становится тесно…
Займите, займите — свободное место!

Займите — и станете вечно скитаться,
И вам никогда пересечь не удастся

Пустыню, в которой блуждал я до срока;
Узнайте, как было до вас мне далёко!

Где ты, мальчик насмешливый, властный?
Вижу светлый твой облик во мгле.
Десять лет ожиданий и странствий
Миновало на этой земле.

Ты твердил:
«К тридцати успокоюсь,
К тридцати невозможным своим —
Застрелюсь или брошусь под поезд…»
Ты хотел умереть молодым!

Вспомнил, вспомнил я эти заветы,
К роковым тридцати подойдя…
Отказали твои пистолеты,
Опоздали твои поезда.