Антология - Советская поэзия. Том первый

Возможно ли, что ты отныне не со мною?
Еще ты здесь, я слышу шаг твой легкий,
Но звук его уже такой далекий,
Как будто ты идешь дорогою другою.

Когда звучит твой смех веселый в этом зданье,
Взлетает стая голубей почтовых,
На крыльях счастье принести готовых.
Но я напрасно жду их, затаив дыханье.

На ветке, обожженной холодом и болью,
Мох равнодушья вырастает летом,
Владеет ржа заброшенным железом,
А жалость — и цветком завядшим и любовью.

Возьми, душа, в дорогу этот хлеб с собою
И кутайся в покой, чтоб холод не ужалил!
Куда б ты ни пошел, к чему бы ни причалил:
Пойдешь отныне одиночества тропою.

Иду с киз иловою палкой
Я с пастухами в царство гор.
Кругом пылают розы жарко,
А небо выгнуто дугой.

Под чертовым мечтаю камнем
Зарыть назойливую боль,
А вместе с ней одну любовь,
Чтоб снова стала жизнь легка мне.

Садится жаркое светило.
Затихло стадо. День потух.
Ко мне пастух подходит тихо
И говорит: — Напрасно, друг…

Песни, в душе я взрастил ваши всходы,
Ныне в отчизне цветите в тепле.
Сколько дано вам огня и свободы,
Столько дано вам прожить на земле!

Вам я поверил свое вдохновенье,
Жаркие чувства и слез чистоту.
Если умрете — умру я в забвенье,
Будете жить — с вами жизнь обрету.

В песне зажег я огонь, исполняя
Сердца приказ и народа приказ.
Друга лелеяла песня простая.
Песня врага побеждала не раз.

Низкие радости, мелкое счастье
Я отвергаю, над ними смеюсь.
Песня исполнена правды и страсти —
Тем, для чего я живу и борюсь.

Сердце с последним дыханием жизни
Выполнит твердую клятву свою:
Песни всегда посвящал я отчизне,
Ныне отчизне я жизнь отдаю.

Пел я, весеннюю свежесть ночуя,
Пел я, вступая за родину в бой.
Вот и последнюю песню пишу я,
Видя топор палача над собой.

Песня меня научила свободе,
Песня борцом умереть мне велит
Жизнь моя песней звенела в народе,
Смерть моя песней борьбы прозвучит.

Я открываю солнцу грудь.
«Чахотка», — доктор говорит…
Пусть лижет солнце эту грудь,
Она от прежних ран болит.
Ну что ж, ей надо отдохнуть.
И солнцем вновь она блеснет
На белом камне я сижу,
Мне слышится весны поход —
Идут деревья, ветры ржут…
Преступен разве отдых мой?
Дышу я теплотой ночей,
Готовящих работу дней…
Я взял свое от войн и гроз.
Зачем же не смеяться мне,
Прошедшему сквозь грохот гроз,
Когда весна, сломав мороз,
Скачет, как бешеный снеговой поток.

Скачет, как бешеный снеговой поток,
Кружится безумный водоворот.
Тонкий, как кружево, как пушок,
Челтыр-челтыр, — ломается лед
От жара-богатыря — весны…
В небе лазурном, как взор Сарвар,
Тихая тень облаков-ресниц
Расходится, задрожав сперва,
Лаская уколами небосклон…
Ну как мне не радоваться и не петь,
Как можно грустить, когда день — как звон,
Как песня, как музыка и как мед!

За то, чтобы крикнуть идущим дням
«Эти весны нам принадлежат!» —
Я легкое отдал, я жизнь отдам,
Не оборачиваясь назад…
Я радуюсь дрожанью вен —
Весна по руслам их течет.
И я кричу: «Ломая плен,
Не кровь ли двинулась вперед
В днепровский яростный поход,
Трудом вскипает и поет?!»
«Чахотка», — доктор говорит…
Не прав он: это гул годин,
Которые, теснясь в груди,
Хранят походов грозный ритм
И пламя флагов впереди.

Покидая город в тихий час,
Долго я глядел в твои глаза.
Помню, как из этих черных глаз
Покатилась светлая слеза.

И любви и ненависти в ней
Был неиссякаемый родник.
Но к щеке зардевшейся твоей
Я губами жаркими приник.

Я приник к святому роднику,
Чтобы грусть слезы твоей испить
И за все жестокому врагу
Полной мерой гнева отомстить.

И отныне светлая слеза
Стала для врага страшнее гроз,
Чтобы никогда твои глаза
Больше не туманились от слез.

И в час, когда мне сон глаза смыкает,
И в час, когда зовет меня восход,
Мне кажется, чего-то не хватает,
Чего-то остро мне недостает.

Есть руки, ноги — все как будто цело,
Есть у меня и тело и душа.
И только нет свободы! Вот в чем дело!
Мне тяжко жить, неволею дыша.

Когда в темнице речь твоя немеет,
Нет жизни в теле — отняли ее,
Какое там значение имеет
Небытие твое иль бытие?

Что мне с того, что не без ног я вроде:
Они — что есть, что нету у меня,
Ведь не ступить мне шагу на свободе,
Раскованными песнями звеня.

Я вырос без родителей. И все же
Не чувствовал себя я сиротой.
Но то, что было для меня дороже,
Я потерял: отчизну, край родной!

В стране врагов я раб тут, я невольник,
Без родины, без воли — сирота.
Но для врагов я все равно — крамольник,
И жизнь моя в бетоне заперта.

Моя свобода, воля золотая,
Ты птицей улетела навсегда.
Взяла б меня с собою, улетая,
Зачем я сразу не погиб тогда?

Не передать, не высказать всей боли,
Свобода невозвратная моя.
Я разве знал на воле цену воле!
Узнал в неволе цену воли я!

Но коль судьба разрушит эти своды
И здесь найдет меня еще в живых, —
Святой борьбе за волю, за свободу
Я посвящу остаток дней своих.

Бараков цепи и песок сыпучий
Колючкой огорожены кругом.
Как будто мы жуки в навозной куче:
Здесь копошимся. Здесь мы и живем.

Чужое солнце всходит над холмами,
Но почему нахмурилось оно?
Не греет, не ласкает нас лучами, —
Безжизненное, бледное пятно…

За лагерем простерлось к лесу поле,
Отбивка кос там по утрам слышна.
Вчера с забора, залетев в неволю,
Нам пела пташка добрая одна.

Ты, пташка, не на этом пой заборе.
Ведь в лагерь наш опасно залетать.
Ты видела сама — тут кровь и горе,
Тут слезы заставляют нас глотать.