Антология - Советская поэзия. Том первый

И — разве может быть иначе? —
Так много ветра и огня, —
Песнь будет шумной и горячей,
Как ноздри рыжего коня.

Я сел на коня и темную копоть
Костров азиатских с лица не смыл,
Впивался в сосны месяца коготь,
И теплый ветер на стремени стыл.

Я слышал гул веселых молений
В усталом шатре на белой горе.
Казалось, что конь мой, пеня колени,
Бредет по волнистой алой заре;

Так низко к земле закаты упали,
До серых каменьев, до лисьих нор.
На перекрестках меня встречали
Косматые люди зеленых гор.

«Он не заблудится в горных туманах!»
«Он в наших кострах душой закален!»
И радость гремела бубном шамана
На диких свадьбах горных племен.

На девичьих лицах лимонный глянец,
Запястий звон на смуглой руке.
Густой и теплый темный румянец
Крылом дрожал на моей щеке.

…Я бросил поводья в зеленой пене.
Вошел… Она играла кольцом
И, посмотрев на легкие тени,
Сказала: «Уйди, ты темен лицом!»

Меня боялись враги и звери.
Я меткость свою показать бы смог!
Но я лишь толкнул звенящие двери
Перешагнув через гулкий порог.

Доброй прикинулась… Положила
На сердце мое ладонь,
Захороводила, закружила,
Толкала, как сноп, в огонь.

Торжествовала и улыбалась,
Что я, сгорая, пою;
Будто осталась ей самая малость,
Чтоб душу сгубить мою.

Долгой разлукой ее испытуя,
Под шорох орлиных крыл,
В свинцовую гору близ Акатуя
Я душу свою зарыл.

Пришла и туда. И к земле припала
Одна в пустынном краю,
Рылась руками в щебне отвала,
Искала любовь мою.

Но не хватило яростной силы
Клад достать из земли;
Земные корни и рудные жилы
Душу мою оплели.

В строгий вечер у дверей
Грудью трогала перила,
Провожала егерей,
Черный веер уронила.

Окна снежною слюдой
Затянуло на полгода.
Самый злой и молодой
Не вернулся из похода.

Так сказал седой усач…
Заскрипела половица.
Скомкав шаль, горюй и плачь
Шемаханская царица.

Ты прекрасна и легка
И повадкой и походкой
И, достойная пайка,
Ходишь в лавку за селедкой.

Плачешь, мертвого любя,
Бродишь тенью по светлице…
Видят всадники тебя
На махновской колеснице.

Бьет мальчишка в барабан,
Как свеча горит предместье.
Пулеметный шарабан
Да веселое бесчестье.

Ведь, беспутных сыновей
Обучая сквернословью,
Батька тешится твоей
Ненасытною любовью.

Ты ль со смехом у дверей
Грудью трогала перила,
Провожая егерей,
Черный веер уронила?

Но ударила гроза
По тебе прямой наводкой,
Шемаханская краса
За железною решеткой.

И шумит судебный зал,
Словно каменный колодец,
И не любит трибунал
Анархистских богородиц!

Высшей мерой бредит снег,
Дышат холодом перила,
…Про внезапный твой побег
Долго стража говорила.

Новый час в твоей судьбе,
В жизни — новые приметы.
И недаром о тебе
По утрам кричат газеты:

«Хорошо известно нам,
Что она в кафе «Манила»
Егерям и пластунам
О походе говорила.

Что она верна кресту,
Отомстит врагам сторицей.
Прозвана за красоту
Шемаханскою царицей».

Край чужой не по душе,
Снится ночью синий север,
Пусть японский атташе
Подает заветный веер.

Слушай льстивую хвалу.
И на сцене в час расплаты
В опереточном пылу
Пляшут дикие сарматы.

Твой поклонник — желтый бес
Для тебя не сыщет дара,
Опираясь на эфес,
В душной лавке антиквара.

И с подарком наконец
Он стоит перед дверями.
Сделан редкостный ларец
Хохломскими кустарями.

Рассмотри его одна.
Ведь рисунок — небылица:
У высокого окна
Стонет, плачет царь-девица.

Клонит ясное лицо,
Будто что промолвить хочет;
На узорное крыльцо
Вылетает пестрый кочет.

Ниже голову нагни —
И увидишь ты сквозь слезы
Половецкие огни
И рязанские березы.

Свет живого янтаря
Разливается рекою,
Лебединая заря
Проплывает над Окою.

Ты сейчас не рада дню,
Свету ласкового солнца,
Ты идешь на авеню,
Бросив хилого японца.

О тебе лишь говоря,
В голубой туман стаканов
Прячут губы егеря
Из славянских ресторанов.

Слышишь громкую молву?
«Наши руки не ослабли,
Для похода на Москву
Мы точили наши сабли.

Как отточены клинки —
Пусть враги узнают сами», —
Повторяют казаки —
Волки с синими глазами.

Но ответ им был таков:
«Вы отважны, вы спесивы,
Но без храбрых казаков
Я пойду в родные нивы».

Не видать путей и вех,
Ты сейчас одна с метелью,
На границе пахнет снег
Черным порохом и елью.

Ты сюда пришла сама
По своей и гордой воле,
Ледяные терема
Вырастают в белом поле.

Мчится снежная труха
В знак родимого привета,
Слушай пенье петуха
В самой лучшей части света!

Ты увидела вдали
Сквозь метель — огни и тени,
На краю родной земли
С плачем встала на колени…

Долго думал атташе
(Сосчитав чужие танки)
О загадочной душе
Этой сказочной славянки.
Где, какой нашла конец,
Уходя на синий север,
В заколдованный ларец
Положив свой черный веер?

Уснули улицы Баку —
я позабыл о сне,
Я гулким шагом придаю
звучанье тишине.
Я в целом городе один —
мне это не впервой,
Легко и радостно бродить
полуночной порой.
Я предан думам и мечтам,
в их власти нахожусь.
Я приготовился ходить,
пока не нахожусь,
Пишу на улицах стихи,
О солнце каждый стих
Пригреет рано утром,
чтоб не вытоптали их.
Ни на мгновенье не могу
сомкнуть
бессонных глаз.
Иду и вижу все вокруг
как будто в первый раз.
Иду, нашептываю стих,
прокладываю след.
Не выхожу на свет, как тень,
а в темь вхожу, как свет,
Ночь вдохновенна и щедра,
богата светом ночь,
Иду — и медленно идет
за мною следом ночь.
Мой шаг, как шаг страны моей,
уверен и широк,
И над моею головой —
созвездье, как венок.
Ночь строго требует: «Пароль?»
Я говорю: «Ильич!»
Не только я, но вся страна
тот произносит клич.
В моей груди мечта и явь,
как факелы, горят,
И взглядом надвое делю
я небо, как гранат.
Чем жажду сердца утолить?
Я становлюсь высок,
Ловлю губами льдинки звезд
и пью небесный сок.
Я этой ночью прохожу
и в сердце у себя
Страну родную проношу,
что молода, как я.
Ночь вдохновенна и щедра,
богата светом ночь,
Иду — и медленно идет
за мною следом ночь.
Цепочкой тянутся огни,
за светлым рядом — ряд,
Как строки лучшие мои —
гирляндами горят.
Моя любимая не спит
у дальнего окна,
Огонь — и около него,
как бабочка, — она.
Не спит. И не от кого ей
волнение скрывать,
Пустует в доме допоздна
двуспальная кровать.
Ей нет ни месяца, ни звезд
у грустного огня,
И мир ее — особый мир,
где пусто без меня.
А в том окне — поэт, мой друг,
склонился над столом
Он бастионы слов берет,
кидаясь напролом.
«Работай, сердце, — шепчет он, —
работай, голова,
Воспеть бессмертный мир нужны
бессмертные слова!»
А в том окне моя сестра,
моей отчизны дочь,
Листает Маркса первый том —
и сон уходит прочь.
А там нефтяник разостлал
рулоны чертежей,
Неуловимый прежде пласт
сдается, черт, уже!
И вышки высятся в краю,
сияньем залитом,
Пророча сбыточность мечты
о море золотом.
Ночь вдохновенна и щедра,
богата светом ночь,
Иду — и медленно идет
за мною следом ночь.
Я вышел к берегу и стал
на берегу морском,
С ним, как с приятелем своим,
я запросто знаком.
На этом самом берегу,
где я теперь стою,
Я не однажды поджидал
любимую свою.
Сливались в юности для нас
вода и небосвод,
И не сводило вешних глаз
тогда и небо с вод.
Пора! Я вдоволь побродил.
Вдали — начало дня.
А ночь — посмеет ли она
ослушаться меня!
И ночи на ухо: «Не стой,
идет заря, — сказал. —
Что окна наглухо? Раскрой!» —
любимой я сказал