Антология - Из фронтовой лирики. Стихи русских советских поэтов

Мы поклонимся в ноги родным
исстрадавшимся людям,
матерей расцелуем и подруг, что
дождались, любя.
Вот когда мы вернемся и победу
штыками добудем —
все долюбим, ровесник, и работу найдем
для себя.

Холодные волны вздымает лавиной
Широкое Черное море.
Последний матрос Севастополь покинул,
Уходит он, с волнами споря…
И грозный соленый бушующий вал
О шлюпку волну за волной разбивал…
В туманной дали
Не видно земли.
Ушли далеко корабли.

Друзья-моряки подобрали героя.
Кипела вода штормовая…
Он камень сжимал посиневшей рукою
И тихо сказал, умирая:
«Когда покидал я родимый утес,
С собою кусочек гранита унес —
За тем, чтоб вдали
От крымской земли
О ней мы забыть не могли.

Кто камень возьмет, тот пускай поклянется,
Что с честью нести его будет.
Он первым в любимую бухту вернется
И клятвы своей не забудет.
Тот камень заветный и ночью и днем
Матросское сердце сжигает огнем…
Пусть свято хранит
Мой камень-гранит, —
Он русскою кровью омыт».

Сквозь бури и штормы прошел этот камень,
И стал он на место достойно…
Знакомая чайка взмахнула крылами,
И сердце забилось спокойно.
Взошел на утес черноморский матрос,
Кто родине новую славу принес…
И в мирной дали
Идут корабли
Под солнцем родимой земли.

Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?

Пошел солдат в глубоком горе
На перекресток двух дорог,
Нашел солдат в широком поле
Травой заросший бугорок.

Стоит солдат — и словно комья
Застряли в горле у него.
Сказал солдат: «Встречай, Прасковья,
Героя — мужа своего.

Готовь для гостя угощенье,
Накрой в избе широкий стол, —
Свой день, свой праздник возвращенья
К тебе я праздновать пришел…»

Никто солдату не ответил,
Никто его не повстречал,
И только теплый летний ветер
Траву могильную качал.

Вздохнул солдат, ремень поправил,
Раскрыл мешок походный свой,
Бутылку горькую поставил
На серый камень гробовой.

«Не осуждай меня, Прасковья,
Что я пришел к тебе такой:
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.

Сойдутся вновь друзья, подружки,
Но не сойтись вовеки нам…»
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.

Он пил — солдат, слуга народа,
И с болью в сердце говорил:
«Я шел к тебе четыре года,
Я три державы покорил…»

Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.

Еще невнятна тишина,
Еще в патронниках патроны,
И по привычке старшина
Бежит, пригнувшись, к батальону.

Еще косится автомат
На окон черные провалы,
Еще «цивильные» дрожат
И не выходят из подвалов.

И, тишиною потрясен,
Солдат, открывший миру двери,
Не верит в день, в который он
Четыре долгих года верил.

Ты вниз поглядел из окна самолета —
И ты не увидел привычной земли:
Глухие разводья, протоки, болота,
Озера и топи лежали вдали.

Там чахлые травы шептались и дрогли,
И плакали чибисы, злясь на судьбу.
И серая цапля, как иероглиф,
Стояла, — должно быть, с лягушкой в зобу.

Бездонные топи. Озера, болота —
Зеленая, желтая, рыжая мгла.
Здесь даже лететь никому неохота.
А как же пехота все это прошла?..

Еще кого здесь выжечь хочет
Пороховая эта мгла?
Последний житель,
Черный кочет, —
Все,
Что осталось от села.
Огнем и кровью все полúто —
И штык, и скатка, и душа,
И только небо не разбито
На переходе рубежа.

Далекий сорок первый год.
Жара печет до исступленья.
Мы от границы на восход
Топтали версты отступленья.

Из деревень, в дыму, в пыли,
Шли матери, раскинув платы.
Чем мы утешить их могли,
Мы, отступавшие солдаты?

Поля, пожары, пыль дорог,
Короткий сон под гулким небом,
И в горле комом, как упрек,
Кусок черствеющего хлеба.

«Год восемнадцатый не повторится ныне!» —
Кричат со стен слова фашистских лидеров.

А сверху надпись мелом: «Я в Берлине»
И подпись выразительная: «Сидоров».

Полощут небывалые ветра
Наш гордый флаг над старым магистратом.
И город взят. И отдыхать пора,
Раз замолчать приказано гранатам.

А жителей как вымела метла,
В безлюдном затеряешься просторе…
Как вдруг наперерез из-за угла
Метнулось чье-то платьишко простое.

Под ситцевым изодранным платком
Иззябнувшие вздрагивают плечи…
По мартовскому снегу босиком
Ко мне бежала девушка навстречу.

И прежде чем я понял что-нибудь,
Меня заполонили гнев и жалость,
Когда, с разбегу бросившись на грудь,
Она ко мне, бессчастная, прижалась.

Какая боль на дне бессонных глаз,
Какую сердце вынесло невзгоду…
Так вот кого от гибели я спас!
Так вот кому я возвратил свободу!

Далекие и грустные края,
Свободы незатоптанные тропы…
— Как звать тебя, печальница моя?
— Европа!

Есть такая песенка в Унгарии,
пели в дни войны ее
одну
(с грустью провожают очи карие
капитана-венгра на войну).

Кружится пластинка патефонная —
веры и заклятья талисман,
напевает женщина влюбленная:
— Висонтлааташра [7] До свидания ( венг .). , капитан!

Дни и ночи та пластинка кружится —
хриплое эстрадное былье, —
скорбная хозяйка дома
Жужица
каждый вечер слушает ее.

Кончится круженье патефонное —
бой стенных,
полночный
зимний час, —
вновь заводит женщина бессонная
все одну и ту ж,
в который раз!