Людмила Сидорова - Пушкин – Тайная любовь

«Нет, я в ее согласии видел бы одну только пылкость воображения, – отвечает ей Алексей Иванович. – А что касается до взаимной любви… то я ее не требую: если я люблю, какое тебе дело?..» (VIII, 424–425) Наверняка и здесь Пушкин продолжает «выяснять отношения» с огнеглазой своевольницей, собственной «вдовой по разводу» – своей гордыней едва не убившей его Екатериной Бакуниной. Или хотя бы по поводу нее – с самим собой.

Знаменательно и то, что в рабочей тетради ПД 846 буквально через лист после изображения вышеприведенной гневной белой лошади под пером поэта вырисовывается голова этой же лошади, но успокоившейся, вполне умиротворенной, «благоразумной».

ПД 846, л. 57 об.

ПД 846, л. 57 об.

На этом листе поэт обращается к идее продолжить свой стихотворный роман «Евгений Онегин»:

Значит ли это, что Пушкин все еще не считает свои отношения Екатериной Бакуниной законченными? Не хочет отказываться от старой привычки виртуального общения с нею не только после собственной свадьбы, но даже и после ее теперешнего замужества?

Однако не только так называемый пейзаж со срубленным деревом, но и два остальные «пейзажа» – «Опушка» с «Верстовым столбом» – имеют прямое отношение прежде всего к теме Екатерины Бакуниной. Если в «Опушке» повнимательнее приглядеться к кроне голого дерева, верхние ветки которого посвящены общению автора рисунка с Анной Вульф в Малинниках, а трава у его корней – с Анной Керн в Кувшинихе, то можно заметить, что все остальные линии этого дерева – пушкинские размышления о его любви к Бакуниной. В толстых частях ветвей он дважды производит подсчеты: «ЧерѢзъ 124 дня». Что имеется в виду, поясняет сначала в правой нижней ветке – «Я Ѣду къ ней» , а потом – на стволе дерева: «25 Мая я Ѣду въ ЦарскаѢ къ матери ея просить руки Екатерины».

Если считать от 25 мая, то 124 дня назад, когда Пушкин рисовал «Опушку», шло примерно 20 декабря 1829 года: 24 дня мая + 30 дней апреля + 31 день марта + 29 дней февраля (високосный год) и 10 дней декабря. Значит, его матримониальные планы в отношении Бакуниной простирались даже и на 1830 год, в котором он в очередной раз сватался и к Гончаровой! Причем делал это оба последние года в строго определенном порядке – сначала ему отказывала Бакунина…

Расстроившись по поводу отказа матери и Натальи в 1829 году, он тут же уезжает на Кавказ. Но и по возвращении поздней осенью этого же года полон своих привычных, допоездочных дум. Кануном очередной годовщины безрассудного, с его точки зрения, поступка 1825 года Екатерины Бакуниной – 23 декабря – метит стихи о своей к ней неразделенной любви, не дающей ему покоя, понуждающей его к «охоте к перемене мест»:

Несовершеннолетняя тогда невеста поэта Наталья Гончарова, к которой пушкинисты порой относят эти строки, сама по себе не только не была надменной, но и вообще не страдала избытком гордости. Рада была, кажется, любому случаю избавиться от деспотизма своей матери – выпорхнуть из несчастливого дома своих родителей вон. И за Пушкина пошла если и без любви, то все же по согласию.

Трава под «ногами» деревьев в «Опушке» рассказывает о подробностях планов поэта на май 1830 года. Начиная от корней керновского дерева можно прочитать: «Если мать ея признаетъ…» Продолжение фразы – в перпендикулярно и в обратном порядке букв выполненном разбросанном по всей «полянке» тексте: «…меня зятемъ ея, то я поѢду къ князю Уманскаму въ его имѢнiе въ Умани. Тамъ я его вызову на дуэль и убью».

В нарочито очень запутанной штриховке между кронами деревьев Бориса Вревского и Екатерины Гладковой с продолжением в среднем ярусе кроны последней вполне прочитываются чувства Пушкина в отношении неудачного жениха его девушки князя Уманского: «Я ненавижу его за доведенiе до смерти Екатерины Бакунинай. На х… ему было посылать ей письмо отъ Волкова?».

У стволиков-ножек гладковского дерева начинается и между ними, а также под пышными «юбками» этого персонажа продолжается фраза, касающаяся Бакуниной: «Я Ѣду въ Прямухино къ ея дядѢ просить руки ея вмѢсто матери ея». Он забыть не может осень того 1826 года, в который, как ему кажется, он имел редчайший шанс в отсутствие матери Екатерины в Прямухине по-мужски договориться на предмет судьбы своей любимой девушки с благоразумным и степенным человеком – ее дядей. По крайней мере, обаять, «завербовать» того в свои сторонники.

В штриховке у ног-стволиков деревьев Осиповой-Вульф с ее дочерью Анной Николаевной записана также касающаяся Бакуниной пушкинская сентенция: «Въ Умани я убью убiйцу ея» , и у ног Вульфа с самим Пушкиным – практически то же самое, но обусловленное: «Я, как мужъ ея, убью его».

К счастью или нет, но кровожадным планам поэта не суждено было воплотиться. Не пройдет и двух лет, как он со своей законной женой Натальей Николаевной, урожденной Гончаровой, с которой обвенчается 18 февраля 1831 года, к своему традиционному 25 мая даже и поселится в Царском Селе в арендованном для него П.А. Плетневым доме Китаева на Колпинской улице. Словно для того только, чтобы в здешнем об эту пору сравнительном со столицей малолюдье со всем возможным шиком продемонстрировать некогда отвергнувшей его 35-летней (!) уже гордячке-фрейлине императрицы Екатерине Бакуниной, на какую юную и блестящую красавицу он ее, наконец, променял!..

В навечно освященном для него присутствием Бакуниной Царском Селе в начале лета 1831 года Александр Сергеевич живет как в сказке – с молодой женой, собственным домом, вдали от надоевшей своими поучениями дочери тещи. И пишет свою «Сказку о царе Салтане», соревнуясь в этом занятии с придворным другом Бакуниной Василием Андреевичем Жуковским, который тогда работает над своими «Спящей царевной» и «Царем Берендеем». Сказка слагалась легко, как бы шутя. Может быть, потому что и все первые месяцы после женитьбы на Наталье Гончаровой Пушкин постоянно пребывал в приподнятом настроении. А в Царском к его ощущениям новизны положения семейного человека и счастью влюбленности в юную прекрасную девушку прибавлялось предвкушение победы, своеобразного реванша.