Людмила Сидорова - Пушкин – Тайная любовь

Современники вспоминают, что супруг Екатерины, «маленький, худенький, очень живой человечек, с умным лицом и насмешливой улыбкой», любил и ревновал свою вторую жену. И, вероятно, не в последнюю очередь – к ее прошлому, из которого ему явно было кое-что известно. [170]Не мог он, конечно же, не знать о проходившем едва ли не на его глазах романе Екатерины с художником Брюлловым. Наверное, в большей мере именно по этой причине свой портрет 1835 года заказал не старому приятелю своей жены Александру, а его родному брату Карлу Павловичу Брюллову.

Не могла остаться необъясненной мужу самой Екатериной и причина появления травматической полоски у нее на видном месте – у подбородка. И лишь то, что было с нашей девушкой в ее далекой молодости, имело шанс остаться только их с Пушкиным тайной:

ХХХIII

ХХХIV

Хранить свои тайны Екатерина, похоже, умела. К Пушкину же у Полторацкого не должно было быть претензий хотя бы потому что, еще не предвидя его появления в личной жизни Екатерины, тот создал для нее и себя как бы алиби. В ситуации Татьяны и Онегина, когда его герой своей «привычке милой не дал ходу», а вместо нее весьма благородно сделал молодой неопытной девушке строгое наставление. Полторацкому ведь явно невдомек, что эпизод этот имел отношение в большей мере к первой половинке образа Татьяны – Жозефине Вельо. Ну да, как говорится, и слава Богу…

Наталья Гончарова не сумела, как все знают, заменить Пушкину его первую «правильную» любовь Екатерину Бакунину. И будучи уже семейным, он продолжает следить за судьбой Екатерины, потому что, как показывают его стихи, и осенью 1835 года не теряет надежды продолжить своего «Евгения Онегина»:

Однако ничего из этого намерения у него не выходит. В отсутствие сверхидеи – личного стимула – не способны придать сюжету динамики ни путешествие Онегина, ни «декабристская» десятая глава. И поэт убеждается в правильности своего прежнего решения поставить, наконец, жирную точку как в романе, так и в отношениях с Бакуниной. Что он и сделал было в восьмой главе:

XLIX

L

Точку-то поставил, а сердце – не на месте. Только с освященным собственными мечтами о Бакуниной «Евгением Онегиным» мог Пушкин так трудно, с глубокими психологическими «раскопками» в собственной душе расставаться:

В своем выбранном еще в первой юности «верном Идеале» Пушкин по жизни не обманулся. Екатерина оказалась своему «генералу» Александру Полторацкому хорошей женой. После опасных для такого дела своих сорока лет рискнула родить троих и вырастила ему двоих детей. И, по ее собственным отзывам о своей брачной жизни, вообще была с мужем очень счастлива.

Вне сомнения, Бакунина, как и все интересующиеся литературой современники ее круга, читала произведения Пушкина. Только вряд ли находила в них себя. Вряд ли могла (или хотела) в них видеть настоящие чувства к себе их автора. Он не вернул себе ее внимания, даже сделавшись национальной гордостью и европейской знаменитостью. Хотя Екатерина, может быть, по-своему и была права в том, что не видела себя, ищущую прежде всего простого материального благополучия женщину, рядом с беспокойным, не привязанным ни к чему земному гением. Если посмотреть на пушкинских избранниц вообще, то и все они были ведь женщинами душевно заурядными. Главным их достоинством для современников и потомков являлось, по сути, лишь то, что на них обратил внимание, что их выделил из толпы подобных великий поэт.

Екатерина Бакунина казалась Пушкину непохожей на большинство знакомых ему женщин. Наверное, в большей мере он сам себе ее такой придумал. Так, как Бакунину, он не любил больше никого. Но эта далеко не идеальная женщина, о которой он тем не менее мечтал около 20 лет – от старших курсов Лицея до самой ее свадьбы, вела себя так, словно никогда у нее с поэтом ничего не было. Словно никогда не отвергала она его сердца. Словно никогда не думала о том, что как никто другой имела возможность иначе, по более благополучному руслу направить течение его оказавшейся такой трагичной судьбы. И, что самое печальное, она наверняка, в самом деле, просто НИКОГДА ОБ ЭТОМ НЕ ДУМАЛА.

И одним уже этим вдохновила Пушкина на многие его поэтические и графические шедевры. « Жизнь моя сбивалась иногда на эпиграмму, но вообще она была элегией», – шутя на предмет эпигонских элегий своего приятеля тверитянина Н.М. Коншина, которому, между прочим, оказал протекцию в получении в его родной губернии должности директора училищ, замечал о себе самом Пушкин еще в августе 1825 года. Таким был ответ его на призыв к нему его наставника в литературном труде Василия Андреевича Жуковского «строить свою жизнь наподобие возвышенной поэмы». (XIII, 211)