Илья Френкель - Причал

С отечеством живу в едином ритме:
Нас разомкнуть — и вовсе нет меня.
Вот льется дождь и внятно говорит мне:
«Иди со мной, ведь я тебе родня.
И ты и я — состав одной природы, —
Ты ею чувствуешь и мыслишь с нею в лад,
Перемогаешь все ее невзгоды.
Она щедра, и, значит, ты богат.
Ступи под мокрый занавес погоды, —
Тебе ковры раскинул листопад».

Жаль тех, с кем дождь не говорит,
Кому не светят свечки листопада,
Чей выход в мир ненастьями закрыт, —
Им никого, кроме себя, не надо.
Чью кровь смирил-заговорил застой,
Движенье мысли запер самомнением.
Как жаль больных: смертелен их покой,
Не нарушаемый смятеньем.
А осень в зиму перейдет —
Снег празднично и смело засверкает.
Мне по душе мороз, сугробы, лед —
Все, что к движению толкает.

Больных мне жаль: их добровольный плен
Живительных не примет перемен…

Из земли — хоть в стужу да наружу —
Так и лезет новая трава.
Вот и я молчание нарушу:
Может быть, не вымерзнут слова.

Слово за слово — посеешь строчку,
И не как-нибудь, не вкривь, не вкось, —
Радуешься первому росточку,
Может, и не вымерзнет. Авось…

Примутся. Потом укоренятся,
Побегут меж ними муравьи,
И разведчицы крылатой нации
Понесут корзиночки свои.

С Танганьики до реки Таруски
Журавли потянут в вышине,
В рифму, по-зулусски иль по-русски —
Иль еще как — подкурлыкнут мне.

Сейчас на западе — вчера.
На улицах безлюдно.
Воображения игра,
И к ней привыкнуть трудно.
Москва, и вдруг — Владивосток,
И, очевидец дива,
Я вижу парус-лепесток
На синеве залива…

Еще ты спишь. Еще Москва
Пустынна, безмашинна.
Здесь полный полдень — даль морская
Блестит крылами джинна.
Не верю, сам себя щиплю
И слышу крики чаек.
Где б ни был, я тебя люблю
И по тебе скучаю.

Люблю тебя! Не преграждай мне путь
Колючей проволокой — перелезу.
Штыку и выстрелу моя открыта грудь —
Придется отступить железу.
Я преисполнен силы колдовской.
Я весь под током — нет сильней заряда.
Утрою страсть — не выдержит преграда
Между тобою и моей тоской,
Перед немым тараном взгляда.
Всю кровь, всю жизнь за счастье отдаю,
И пусть мы оба станем горстью праха.
Что может плазменную сбить струю?
Она прожгла границы страха…

Вночном мерцанье цвета вишенного
Мне чудится скопленье звезд.
Но что земному до возвышенного?
Я — тут. Я заступил на пост.
В домах спят женщины и дети.
В саду струится лунный дождь.
Приходят мысли о планете,
Когда впервые на рассвете
Пробился самый первый хвощ.
И, словно в первый день творенья,
Стихотворенье-часовой
Хранит от гибели растенья
И заслоняет их собой…

Вкруг часового тьма таинственная,
И люди спят средь темноты,
А рядом дышишь ты, единственная,
И молча тень моя воинственная
Стоит на страже красоты.

За Третьяковской галереей
Сегодня я слыхал скворца —
Он самкам волновал сердца,
Качаясь, как матрос на рее,
На ветке тополя.
И мне
Так стало вольно, так беспечно —
Пускай на миг, пусть не навечно,
Поскольку май идет к концу…
Через неделю будет лето.

Поэт всегда поймет поэта —
Я помахал рукой скворцу.

Четыре года как-никак
Война была его соседом:
Они считались в двойниках,
А смерть, как тень, тащилась следом.
Когда ж настал победный день,
В его ушах еще гудело,
В глазах не пропадала тень
И отдохнуть боялось тело.
Но вот — покончили с пальбой —
Остыли пушечные дула,
И не осколок над собой
Он слышит — птица щебетнула.
Он принял это как сигнал,
И, словно луч, из тучи вышел,
И дым войны с земли согнал,
Чтоб каждый видел, каждый слышал.
Так возвратил он миру цвет
И гул разъединил на звуки…

А вы-то знаете ли, внуки,
Что завещал вам щедрый дед?

Водитель поплотней уселся.
Визжит коробка передач.
Кардан взревел и завертелся,
И грузовик понесся вскачь.
Здесь ветер мягче, солнце жгучей,
Здесь птица радостней поет
И люди говорят певучей,
Здесь начинался мой поход.
Здесь все дороги фронтовые,
И разве дело только в том,
Что тут я еду не впервые?
Гляди: со взорванным мостом
Соседствуют простые доски —
Мост в ширину одной повозки.
Он под машиной грузовой
Кряхтит и ходит, как живой,
Касаясь глади голубой.
Привет, дружище фронтовой.

Мир войны совсем не прост —
Мир солдат и командиров…
Железнодорожный мост
Был в числе ориентиров.
Но ведь с яблонь цвет летел,
Скипидаром пахли сосны.
Жег июль. Октябрь желтел.
Выли зимы. Грели весны.
И отдельные высотки,
И часовня, и погост,
И базар грачиных гнезд
Не укладывались в сводки,
Где природа — лишь детали
Уточненной обстановки.
Но какая, к черту, даль
Без березки, без коровки?
У природы смысл иной:
Штык штыком, мундир мундиром.
Пусть война: война войной,
Но и мир остался миром.

Снег летает,
Струится поземкой зигзагообразной,
Заметает,
Переметает,
Фиолетовый, розовый, разный,
Полный морозного шороха,
Грозный и грязный от пороха…
Снег военный.
Графленный осколками минными,
Клейменный бурыми и карминными
Лужицами,
Снег, овеянный ужасами.
Снег военный,
Незабвенный,
Кровавый и кровный,
Подмосковный,
Курский и тульский,
Невский и нарвский,
Яркий и тусклый…
Снег витает,
Прядает,
Ниспадает и падает.
Снег глаза мои радует.

Снег за сердце хватает.
Снег спокойно лежит
И, когда надлежит, —
Просто тает.

Светает раньше. Вечереет позже.
Снег почернел. С крыш капает весна.
Воюет Первый Украинский в Польше:
Теперь на нас работает война.

А местность — в терриконах, как Донбасс,
И города друг в друга переходят.
Все как у нас! И все не как у нас:
Вот воробьи — на наших не походят.

Похмурый Краков с Вавелем-кремлем
И с Ягеллонским университетом
Вокруг меня, а я не чуждый в нем,
Майорским опоясанный ремнем,
При пистолете, с сумкой и планшетом.
Я, приглашенный в бесстекольный дом,
Сижу между жолнежей. А на сцене
То скрипка, то рояль вздыхают о Шопене,
И краковяк плывет под мутным потолком.