Лаэрт Добровольский - Силуэты. Стихи

О, виночерпий, наполнивший кубки вином!
Всё измеряешь ты выпитым нами вином.
Радость – мираж, уплывающий в мареве горя.
Горе и радость твоим заливаем вином.

Было ли, милый?.. Милый мой, было!..
Сердце в тоске и обиде изныло;
Как я хотела забыть – не забыла…
Горше тебя – никого не любила.

Помнишь ли, милый, старую ригу —
Не воротиться сладкому мигу.
Не возвратиться тайному зову.
Не повториться прошлому снова.

Быть бы хотела зелёной травою.
Во поле чистом шептаться с тобою.
Быть бы хотела я гривой коня.
Чтобы ты ласково гладил меня.

Падают ягоды спелой малины.
Нет мне покоя вечером длинным —
Ждать – не дождаться тёплого слова…
Милый, придётся ли свидеться снова?

Было ли, милый?.. Милый мой, было.
Словно во сне я с тобой говорила.
Словно во сне быть счастливой могла:
Пропасть меж нами навек пролегла…

Клубится пыль под сапогами
И под копытами копей,
Чтоб выпадать потом веками
Осадком окаянных дней.

Ни звонкой сабли злобный высверк,
Как в камне блёстками слюда,
Ни одиночный ночью выстрел —
Ничто не канет без следа.

Мир искушён в преображенье.
Но, жизни будущей пролог.
Строка поэта – продолженье
В пыли оставленных дорог.

Словно Ромул и Рем припадаем
к «Бродячей собаке»,
В вечной жажде признанья терзая
сухие соски.
За клыкастостью строк – нещенячья
готовность к атаке
От избытка ли чувств или от
безысходной тоски…

Скороцветия уз и союзов поспешных
распады…
Отражением взглядов бездонностью душ
говорим,
в огнедышащих горнах скандалов кипят
эскапады
И за каждой из них – каждый спорящий
строит свой Рим.
Над плебейством строки проступают
патриции духа —
Луноходы земных и пустынники лунных
дорог;
На вселенскую музыку держит настроенным
ухо
Всяк вошедший под своды «Собаки» пророк.

В белом камне гордый лик
Остриём резца очерчен,
Но – и в камне – лик не вечен,
Как не вечен света блик:

Миг меняет блика лик…
Ждать ли отклика без клика
От изменчивого блика
Света, павшего на лик?..

Подползает к лику мох
Опрокинутых величий
Эхом дольних пограничий —
К лику таинства эпох.

Когда и я бывал за гранью света
И замерзал в полярной полумгле,
Стихи Берггольц накладывали вето
На тень минутной слабости во мне.

И снова голос музы Ленинграда
Звучал во мне как строгий метроном
И строк Берггольц щемящая отрада
Вновь согревала искристым вином.

Проходит всё… И слово горькой тризны
В небытиё уйдёт в урочный час:
Вновь муза Ленинграда – муза Жизни
Победным словом осеняет нас!

«Бронзовея, прямые, как совесть.
Смотрят старые сосны в закат»;
Каждый день – как отдельная повесть.
Каждый ствол – как отдельный солдат:

Знает место своё в обороне.
Прочен в деле, не резов в речах.
Серебрятся могучие кроны.
Утопая в закатных лучах.

Жала пуль и осколков в древесных
До поры затаились телах.
Что же ныне в ряды неуместных
Встали речи о ратных делах?..

Бередят засмолённые раны.
Отнимая покой по ночам
И скрипят старики-ветераны,
Не спеша обращаться к врачам:

Что теперь о свинцовых привесках,
О довесках осколков стальных —
Бьётся новое время в подлесках.
Как в истерике, в ритмах шальных:

То ли хмари болотной завеса.
То ли мозглый холодный туман
Обнимает подножие леса.
Наводя на деревья дурман…

Только в кронах всё резче суровость
Их судьбы позади перекат…
«Бронзовея, прямые, как совесть.
Смотрят старые сосны в закат.»

Надежд слепая круговерть
Коснувшись вскользь, промчится мимо.
Непоправима только смерть,
Всё остальное – поправимо.

Непоправим бросок в висок
Свинца на тонкой струйке дыма.
Непоправим на волосок —
Всё остальное – поправимо.

Всё поправимо… Пыль и прах
Избудут униженье Рима:
Державный гнёт и рабский страх,
И остальное – поправимо.

К пещере каменной пыля
В скале, пробитой караимом.
Телег кривая колея
И в наше время поправима.

Всё поправимо до черты.
До планки, поднятой тобою.
До той поры, пока что ты
Не утерял готовность к бою.

Когда же, смертью смерть поправ
И дела светлого во имя
Ты прорастёшь средь буйных трав.
Неповторим непоправимо.

Души беспечный мотылёк
Вспорхнёт с ладони серафима
И новой жизни уголёк
Займётся вновь необоримо

И кто-нибудь с душой твоей.
Как с телевизором в прокате.
Начнёт отсчёты новых дней
И так же жизнь свою прокатит —

И, может быть, поймёт, дыша
Перед концом неумолимым —
Неповторима лишь душа.
Лишь смерть души непоправима.

По живому справляют поминки,
Попирая российские ГОСТы.
Как в атаке, летят без заминки
Перекрёстно звучащие тосты.

Что за странная, право, утеха —
Где б слезам низвергаться в подойник.
Над собой, не жалеючи смеха.
Изгаляется дерзкий покойник.

Брошен вызов и свету, и мраку.
Вызов брошен и смерти, и жизни —
В пику вечным унынью и страху
Ироничность гуляет на тризне.

Отодвинув дверную защёлку.
Опершись на косу в коридоре.
Смерть пытается в узкую щёлку
Ухватиться за суть в разговоре.

За столом полон водки половник —
Так и ходит, и ходит по кругу;
Подливает в стаканчик виновник
На поминки пришедшему другу.

Только что за поминки? – Пирушка…
(У соседки – крутое колено…)
В щель беззубая смотрит старушка —
Не старушка – сухое полено.

А в двенадцать, с последним ударом,
Поднимается дружно застолье
И, обдав старушонку угаром.
Подаётся к цыганам за сто лье.

Только ахнуть старуха успела.
Не решив основного вопроса.
А виновник костлявое тело
Утром выбросил в бак для отбросов.