Array Коллектив авторов - Вслед за путеводною звездой (сборник)

Пузырьков принялся спускаться с трибуны. Он не видел, как постепенно изгладились, проваливаясь в себя, призрачные башни мрака, висевшие над площадью. Теперь они были совсем не страшные, точно бутафорские скелеты в старом аттракционе.

– Вставай, юнга. Мы на месте, – боцман Робертыч тронул дремлющего Птицу за плечо. Мальчик вскинулся на ноги и принялся с интересом оглядываться по сторонам. Внизу была мокрая площадь, блестящая, точно стеклянная тарелка, и черные букашки демонстрантов, скользящие по ней. Вверху – шуршало и гудело наполненное газом нутро шара-солнца.

Актер спел завершающий куплет и почти упал в гондолу, едва не перевернув хрипящий усилитель. Расторопный матрос Лихачев вовремя подхватил обессилевшего капитана.

Внезапно что-то прошелестело у самого уха актера и шлепнулось на пол гондолы. Это был бумажный самолетик. Старик протянул руку, поднял белую птаху. На крыле была надпись «Мы вас помним!» Воздухоплаватели повернулись к громаде Министерства. В багетах оконных рам белели овалы улыбающихся лиц.

«Получилось!» – пронеслось в голове у актера, и тут же свет в глазах начал меркнуть, вдруг стало невыносимо душно, очень хотелось снять шляпу и тяжелый плащ. Однако образ есть образ. Пока роль не сыграна, нужно продолжать. Он выпрямился, превозмогая боль, и взглянул на Птицу так, как мог бы гордый пиратский барон взглянуть на своего отчаянного воспитанника.

– Мы победили, юнга.

– Мрак совершенно рассеялся, – Птица удивленно смотрел на улыбающихся людей. – Ненависть превратилась в радость. Я думал, так не бывает… это… это настоящее чудо!

Он подошел к актеру, взял того за руки, сведя их вместе, и, наклонившись, прикоснулся лбом к сложенным лодочкой ладоням старика. Затем повернулся и ловко вспрыгнул на край гондолы.

– Теперь путь, как на ладони, – бледное лицо мальчишки озарила озорная улыбка. – Свистать всех наверх!

Трое мужчин и собака смотрели, как худая тонкая фигурка в серых одеждах балансирует над бездной. Мгновение Птица смотрел только на актера, потом тряхнул нечесаной шевелюрой и вдруг стремительно унесся вверх, превращаясь во что-то другое, во что-то большее.

Актер поднес руки к лицу. От ладоней пахло свежескошенной травой и цветами.

– Теперь все, – прошептал он, обращаясь к кому-то незримому. – Як вашим услугам.

Он увидел сквозь пальцы, как стремительно надвигается на него темнеющий пол гондолы. Свет померк.

Юра и злая с недосыпа девушка-оператор расположились у ног монументальной фигуры сталевара, украшающей фасад Министерства. Отсюда не только открывался отличный вид на утренний город, но также хорошо просматривалась площадь с поющими демонстрантами, оранжевая туша шара и даже гондола.

Свой текст про сумасшедшего артиста, желающего на старости лет эпатировать публику, Юра уже отговорил, и теперь они снимали виды.

– Ты посмотри, какой у них усилок допотопный! – восхищенно сипела операторша. – Обалдеть! Такие только в музеях остались. И микрофон – «эскимо». Это ж какое-то долбанное средневековье. Дичь!

– Когда дед на край корзины полез, я думал: «трындец коту Ваське, ща грохнется», – усмехнулся репортер. – Он же совсем плохой был, когда нас из квартиры выставлял. Того и гляди хвоста нарежет. А мухомор-то оказывается бодрячком! – Юра зябко поежился на холодном ветру. – Вон, шляпу какую отхватил. Пижон… Я бы тоже от такой не отказался.

– Тебе не пойдет, – усмехнулась операторша.

– Чего!?

– Фактура у тебя не та. Вот чего.

– Дура! – обиделся Тщетный. – Что ты понимаешь!

– Смотри! – прервала его напарница. – Вон кто-то опять на бортик лезет.

– Где? – Юра пристально посмотрел на гондолу. – Вон же они все, как на ладони. Тот мужик с усами в тельняшке, доходяга в спортивном костюме и наш престарелый Зорро. Трое на шаре, не считая пуделя!

– Да нет же, я про пацана в серой куртке, – операторша оторвалась от видоискателя. – Вон же он залез на край. Эй! Что за фигня!? Он что, прыгнул?!

– Нет там никакого… – начал было Юра, но тут сильный порыв ветра буквально вбил слова обратно в рот прыткого репортера. Что-то происходило вокруг. Что-то незримое, но очень важное. Ветер выл, ярился, налетал на башню, точно бойцовый петух на соперника. В этом вое и свисте трудно было различить странный мягкий шорох, словно разматывался, спадая с железного шпиля Министерства, большой шерстяной шарф.

Очередной мощный порыв ветра плеснул по маленькой лужице, образовавшейся в неровном водостоке. Холодные капли обрызгали Юре лицо, попали в глаза.

Внезапно сквозь зыбкую пелену дождевой воды репортер увидел прекрасное сияющее существо. Оно величаво взмахивало огромными пушистыми крыльями и даже не летело, а словно плыло по воздуху. Озаренный внутренним светом лик медленно обратился к застывшему человеку. Огромные мудрые глаза, в глубине которых вращались галактики и рождались звезды, на мгновение задержались, разглядывая оторопевшего Юру. Бесконечность зрачков ангела явила Тщетному всю его короткую жизнь. Просто, без утайки и прикрас. И репортеру впервые за много лет вдруг стало невыносимо стыдно.

Его крылатый визави начал медленно отдаляться, постепенно поднимаясь все выше и выше. Словно во сне, Юра наблюдал, как облитая теплым уютным светом фигура возносится над шпилем, догоняя растянувшийся над городом сияющий треугольник ангельской стаи.

Удивительные существа двигались ровно и слаженно, словно составляли единое целое. Впереди, венчая острую вершину треугольника, уверенно взмахивала крыльями большая птица.

Весной на могиле актера расцвели багряные маки. Почтенные старые липы склонили свои ветви, дивясь на это пламенеющее великолепие. Не ко сроку ведь.

В конце кладбищенской аллеи показались трое посетителей. Степенно вышагивал, покуривая трубку, усатый «боцман» Робертыч, рядом, поддерживая под локоть Люсю, семенил бледный после гриппа Владик Лихачев, вокруг, триумфально помечая территорию, бегал довольный прогулкой старый пудель. Когда троица почти достигла приметного памятника у обшарпанной стены, им навстречу со скамейки поднялся тихий и непривычно застенчивый Юра Тщетный.

Поздоровались, помолчали, издали разглядывая удивительный монумент. От темного гранитного основания отталкивалась волна из белого мрамора, на гребне которой красовался сверкающий бронзовый фрегат. Неведомый скульптор мастерски выполнил паруса, снасти и орудийные люки, не забыв, конечно, и про «Веселого Роджера» на флаге.

– Красота-то какая! – восхитилась гримерша. – И кто же так потратился? Может, дети объявились?

– В письме было сказано «от Михаила», – откликнулся «боцман», занимавшийся похоронами старого друга.