Array Коллектив авторов - Вслед за путеводною звездой (сборник)

– Наверное, преданный поклонник, – предположил Юра.

– Мы сейчас как раз передачу про поклонников делаем…, – и отчего-то осекся, замолчал, конфузливо пиная носком ботинка прошлогодние листья.

– А как же «Пепел звезд»? – прищурился Робертыч. Они с репортером остались стоять на дорожке, а Люся и Владик подошли к памятнику, рассматривая детали.

– С этим все. Завязал, – еще больше смутился Юра. – Знаете, тогда на крыше Министерства я… мне показалось…

– Эй! Посмотрите! – окликнул их Лихачев.

Люди приблизились, склонившись над могильной плитой.

На гранитном монолите надгробного камня, перечеркивая наискосок дату смерти, лежало длинное серое перо.

Давно это было. Жил в Праге мастер. Всю свою жизнь он делал зонты. И отец его делал. И дед. А прадед мастера зонтов не делал. Зато был придворным алхимиком и предсказателем.

От прадеда унаследовал наш кустарь частицу нездешнего дара. Каждый зонт у него выходил на особицу. И в каждом свое волшебство было спрятано. Едва дождь пойдет, чудо тут как тут из-под купола выглядывает. Одному мяснику из Градчан достался кусочек весеннего неба. Пожилому пивовару со Староместской – теплый солнечный свет. А одна юная дама пожелала, чтоб из зонта – виданное ли дело – ромашки сыпались. И тут не оплошал мастер. Выполнил заказ. Идет дама по Карлову мосту. На дворе ноябрь, дождь холодный хлещет, а за ней тропинка из цветов. Городские пройдохи ромашки эти собирать навострились и приезжим продавать. Мол, счастье приносят. Хорошие деньги выручили!

Бывали, правда, заказы посложнее.

Пришел как-то к мастеру один студент. Пальтишко на нем драное, худой, бледный, а глаза, точно угли, горят. Видит мастер, дело тут непростое. Налил гостю сливовицы и спрашивает: «Что тебе, любезный, от меня надобно?»

И рассказал студент такую историю. Была у него возлюбленная Бержка, дочь ростовщика. И все у них шло ладно. Встречались тайком, гуляли. На лодочке по Влтаве катались, лебедей кормили. Вот уже и сами будто два лебедя. Друг без дружки жить не могут. Решили они пожениться. Только преграда перед ними – беден студент. Явился он в дом ростовщика, что под Вышеградом, просит за себя Бержку отдать. А ростовщик слушать ничего не хочет. Выгнал юношу взашей. Дочь, как узнала – хотела от отца бежать. Ничего ей не надо, ни чести, ни приданного – лишь бы милый рядом был. Но ростовщик соединиться им не дал. Посадил дочь под замок, решетки на окна поставил. И приказал слугам дочь стеречь. Пытался студент выкрасть любимую, да ничего не вышло. А Бержка от тоски зачахла и померла.

– Чего ж ты от меня хочешь? – спрашивает мастер, а сам слезу смахивает. Потому человек был не злой и чувствительный.

– Хочу я, – говорит студент, – любовь свою оживить. Сделай мне такой зонт, чтоб в загробный мир сойти и обратно с милой моей возвратиться.

Испугался мастер, стал отказываться. Но парень попался упрямый.

– Без этого мне и жить незачем! – кричит. – Откажешь – пойду тотчас с Карлова моста в реку прыгну!

Вздохнул мастер, не стал брать грех на душу.

– Хорошо, будет тебе зонт.

– Дело! – говорит студент, а сам кошель тугой достает. – Заложил я все, что у меня есть, и братья-студенты еще немного помогли.

– Денег мне за такое не надобно, – отвечает кустарь, – приходи через девять дней. Работа готова будет.

Вот является студент к мастеру в назначенный срок и тут же с порога:

– Готов ли зонт?

– Готов, – хмурится мастер, – только, прошу тебя, подумай еще раз. Человек ты молодой, смышленый. Вся жизнь у тебя впереди. Возьми деньги, что собрал, вложи в дело. Десяти лет не пройдет – разбогатеешь. Большим коммерсантом будешь. А как придет срок – построишь в память о любимой своей часовню. Такой красоты, что все дивиться станут. И стоять ей до судного дня. Это я тебе точно говорю, потому мой прадед провидцем был, и дар его мне передался.

– Не бывать этому, – отвечает студент, – без Бержки моей.

Что ж тут поделаешь? Покачал головой кустарь, шагнул в угол, где тень погуще была, и достает зонт черный, как осенняя ночь. А спицы у того зонта, точно костлявая пятерня. Рукоять блестящая, острая, на вороний клюв похожа.

Вздрогнул студент, но взгляд не отвел. Руку к зонту протягивает.

– Погоди, – говорит мастер, – сперва наказ послушай. Как дождь пойдет, порежь рукоятью ладонь, так, чтоб кровь твоя на мостовую капала, потом спрячься под зонтом и головы не подымай. Смотри только себе под ноги. Они тебя к твоей Бержке сами вынесут. Как найдешь ее – зови к себе. Потом вместе по следам крови твоей обратно выберетесь. Только зонт не опускай и вокруг не смотри. От этого жизнь твоя зависит.

– Да как же я Бержку увижу? Если все время под ноги смотреть? – удивляется студент. – И кровь мою дождь смоет.

– Девушку найдешь по башмачкам, в каких ее схоронили, а кровь живую в загробном мире, как ни старайся, ничем не смоешь. Оттого и грехи наши все на виду. Ну, ступай.

Сделал парень все, как мастер велел. Едва тучи дождевые над Пороховой башней кольцом завились, порезал себе ладонь и с первыми каплями нырнул под зонт. Вот идет по мостовой и в самом деле тягу особую в ногах ощущает. А самого любопытство берет. Что там, в загробном мире творится? Ткань у зонта плотная. Ничего не видать. Только слышно, как вокруг кто-то ходит. И будто бы голоса даже, и звуки всякие. Может, обманул мастер? Ничего не сделал. И сейчас потешается над бедным влюбленным вся Прага. Уже совсем собрался студент зонт приподнять, как вдруг видит чьи-то ноги прямо перед ним. На ногах венские туфли с золотыми пряжками. И голос такой любезный, мягкий:

– Здравствуй, добрый путник, покажи мне свое лицо.

Студент молчит, не отвечает, а голос не унимается

– Что ж ты спрятался, мой друг. Давно я тебя жду. Взгляни же на меня!

Парень опять ни звука, а сам тихонько про себя молитву святому Дионисию возносит. И едва латынь в голове отзвучала, ноги в туфлях обратились куриными лапами, а благозвучный голос хриплым граем. Не стал юноша больше слушать, обошел крикуна и дальше зашагал.

Идет он, а рука совсем онемела, и зонт из нее едва не выпадает. Вдруг опять ноги перед ним. В тяжелых, грубых башмаках, и голос обуви под стать: злой, сиплый, точно такой у городового Сбышека был, того, что в прошлом году от тифа помер.

– А ну покажи лицо! Покажи, кому говорят! Покажи, а то хуже будет!

Студент под зонтом ни жив ни мертв – он Сбышека и живого-то боялся – только молитву святому Виту тихонько шепчет. Помог ему святой, обратились башмаки страшными копытами, а голос звериным ревом. Потоптались-потоптались ноги-оборотни, да и утопали куда-то. Студент дальше идет, а сам в голове образ Бержкиных туфелек держит. Розовые они у нее были, с перламутровыми застежками.