Петр Киреевский - Собрание народных песен

Крепкая стена белокаменная,
Крепче ее нет изо всей Москвы;
Крепкое сердце Аграфенушкино,
Крепче ее нет изо всей родни.
Не плачет она ни по батюшке,
Не плачет она ни по матушке;
Только она плачет по русо́й косе,
Только возрыдает по деви́чьей красоте;
— Ой, свет, моя ру́са ко́сынька!
Свет девичья моя кро́сота!
Не год я тебя косыньку чёсывала,
Не другой я тебя русую плётывала!
Вставанье мое было раннее,
Моченье мое было мокрое,
Чесанье мое было гладкое,
Плетенье мое было мелкое.
Вечор мою ко́сыньку девушки плели,
Золотом ко́сыньку пе́ревели,
Жемчу́гом ру́сую пе́ренизали.
Бог суди Никифора Агаповича!
Прислал ко мне свашеньку не милосливу,
Не милосливу и не жалосливу:
Взяла мою косыньку рвать порывать,
Все золото с косыньки по́сорвала,
Весь жемчуг из русой порознизала,
Разложила косыньцу на две косы,
Положила косыньку поверх головы:
Тут тебе, косынька, и век вековать,
Век вековать и конца не видать!

Ой не пава по дворью ходила,
Но павлиные перья роняла;
А ходила, гуляла Аграфена,
Аграфенушка вокруг терёму,
Ивановна вокруг высо́ка;
Она хо́дя слёзы рони́ла,
Во слезах она речь гово́рила:
— Мой немецкий замок, отоприся,
Полужённая цепь, отложися,
Кипарисова дверь, отворися,
Шитый браный положок, распахнися,
Тесова́я кровать, покачнися;
Встань, проснись, моя матушка родима!
Уж не год мне у те годовати,
Не неделюшку мне гостити;
Одну ноченьку мне ночевати,
И тоё во слезах не видати;
Во молитве всю ночь простояти,
В руках свеченьку мне продержати.

Ой, под лесом под тёмныим шелкова трава.
По той траве донской казак погуливает,
В звонча́тые гусе́люшки поигрывает,
Выбирает донской казак невесту себе.
Выходила красна девка, тонка́, высока́,
Тонёхонька, высо́конька, собой хороша.
Пойти было к суседушкам спросить про нее:
— Суседушки-голубушки, каков человек? —
Суседушки-голубушки не хвалят ее.
— Спасибо вам, суседушки, что не женили вы меня! —
Ой, под лесом под темным шелко́вая трава.
По той траве донской казак погуливает,
В звончатые гуселюшки поигрывает,
Выбирает донской казак невесту себе.
Выходила красна девка, тонка, высока,
Тонёхонька, высоконька, собой хороша.
Пойти было к суседушкам спросить про нее:
— Суседушки-голубушки, каков человек? —
Суседушки-голубушки всхвалили ее.
— Спасибо вам, суседушки, что женили вы меня,
Приходите, суседушки, на свадьбу ко мне. —
Пиво варил, вино курил, меды становил.

Ох ты, милый друг, научи меня,
Научи меня, как домой прийти.
— Ты пойди домой широким двором.
— Мой широк терем растворён стоит,
А мой милый друг за столом сидит,
Гуся ру́шает, хлеба кушает,
Ох ты, хлеб да соль, ты, мой милый друг,
Хлеба кушати, молода жена.
Мой высок терём растворяется,
А мой милый друг подымается,
За шелко́ву плеть принимается,
Муж жену учил, муж угрюмую,
Муж угрюмую, нелюбовную.
Уж и тут я дружку не корилася,
Свекру-батюшке поклонилася:
— Свёкор-батюшка, отыми меня
От постылого, от негодного.
Свёкор-батюшка велит больно бить,
Свёкор-батюшка велит слушаться.
И тут я дружку не корилася,
Я свекровушке поклонилася;
— Свекровь-матушка, отыми меня
От негодного, от постылого. —
Свекровь-матушка велит больно бить,
Свекровь-матушка велит слушаться.
Уж и тут я дружку не корилася,
Деверьку-братцу поклонилася:
— Деверёк-братец, отыми меня,
Отыми меня от негодного,
От негодного, от постылого.
Деверёк-братец велит больно бить,
Деверёк-братец велит слушаться.
И тут я дружку не корилася,
И золовушке поклонилася:
— Ты золовушка, отними меня
От негодного, от постылого.
Как золовушка сильно сердилась,
Отняла меня от негодного,
От негодного, от постылого.

Вдоль по улице репе́нь,
Вдоль по ши́рокой репе́нь,
Репень стелется-расстилается,
Расстилается, первивается.
Как по этому репню две сестрицы шли,
Они шли-прошли, становилися,
Становилися, споклонилися.
Что сестра-то сестре стала спрашивать:
— Каково тебе, сестрица, за старым жить?
— Мне за старым жить, только век дожить:
Не белиться мне, не румяниться
И мне черными чернилами не сурмливаться.
Вдоль по улице репень,
Вдоль по широкой репень,
Репень стелется-расстилается,
Расстилается, первивается.
Как по этому репню две сестрицы шли.
Они шли-прошли, становилися,
Становилися, поклонилися.
— Каково тебе, сестрица, за малым жить?
— Мне за малым жить, только век дожить:
Не белиться мне, не румяниться
И мне черными сурмилами не сурмливаться.
Вдоль по улице репень,
Вдоль по широкой репень,
Репень стелется-расстилается,
Расстилается, первивается.
Как по этому репню две сестрицы шли,
Они шли-прошли, становилися,
Становилися, поклонилися.
Что сестра-то сестре стала спрашивать?
— Каково тебе, сестрица, за ровней жить?
— Мне за ровней жить только ра́дучи:
И белиться мне, и румяниться,
И мне черными сурмилами сурмливаться.

Ой молодость, молодость, девичья красота,
Ой люли, ой люли.
Чем мне тебя, молодость, при старости вспомянуть?
Вспомяну тебя, молодость, тоскою-кручиною,
Тоскою-кручиною, печалью великою.
Пойду, млада, по воду с ушатами-ведрами,
С ушатами-ведрами, с дубовыми веслами,
Ведра пущу под гору, сама взойду на́ гору,
Сама взойду на́ гору, раскинуся яблонью,
Яблонью кудрявою да грушей зеленою.
Тут ехали господа́ семидесять города́,
Срубили ту яблоньку по сам был корешок;
Тесали из яблоньки доски тонки, до́лги.
Делали из яблоньки гусли, гусли звонки.
Кому в гусли поиграть, под гуслями поплясать?
Играть было мо́лодцу, плясать было девице.

Сватался вор Яшка
Семь лет по Устиньи,
Наряжался вор Яшка
Во девичье платье,
Выходил же вор Яшка
На улицу гуляти,
В хороводе плясати,
— Вы, девушки-подружки,
Сходите за Устиньей. —
На ту́ пору Устинья
Скорехонько соряжалась,
На улицу выходила,
В хороводе плясала.
Схватил же вор Яшка
За русую ко́су.
— Ты, девушка Устинья,
Пойдешь ли за меня замуж?
— Либо пойду, либо нет,
Либо я постригуся.
Вы, девушки-подружки,
Скажите моей мати,
Искала бы меня мати
Во Марьиной роще
Под красной сосной.
Я кровью венчалась,
Ножом обручалась.